Дом с золотыми ставнями   ::   Эстрада Корреа Елена

Я имею к вам одно предложение, и сочтете ли вы его для себя подходящим – ваше дело.

Солнце меж тем поднималось – окна выходили на юго-восток, ставни были открыты, и первые лучи, еще почти горизонтальные, заиграли на зеленых листьях махагуа, освежили потускневшие краски на вещах и лицах. Наступило утро – утро двадцать третьего марта тысяча восемьсот тридцать седьмого года, и какое же чудное было утро!

– Я знаю биографию этой женщины намного лучше вашего, – продолжил Санди, – и то, что вы сказали, для меня отнюдь не новость. Я согласен с капитаном, который считает, что вы волнуетесь больше из-за проигранного состояния, чем из-за дальней родственницы, погибшей давным-давно из-за собственной подлости. Я предлагаю вам откровенную сделку.

Эта женщина поселится здесь, на вашем острове, с этим она приехала сюда. Вы случайно попались на дороге (ничего себе случайно! – подумали, наверно, все мы разом), и в этом я вижу перст судьбы и госпожи Удачи. Забудьте все, что вы знали об этой женщине, и я забываю о том, сколько вы мне сегодня проиграли.

– А если нет? – спросил кабальеро.

– Не вам объяснять, сеньор, что означает неуплата карточного долга и что это влечет за собой. Для вас это в любом случае будет катастрофа! Дон Энрике сейчас возьмет бумагу и перо и в два счета напишет соответствующее соглашение. Вам останется только поставить подпись.

Словно из-под земли выросший лакей подал бумагу и письменный прибор, Энрике зашуршал пером по бумаге и, закончив, с едва скрытым выражением брезгливости на лице подал документ своему отцу.

– Прочтите и подпишите, сеньор.

Тот все еще медлил.

– Давай, дружище! – хлопнул родственника по плечу дон Федерико. – Впервые ли тебе прятаться под юбками?

Санди напрягся, ожидая, что в кого-то полетит чернильница или пресс-папье, но издевка оказала обратное действие. Кабальеро сморщился как-то по-стариковски, быстро поставил свою подпись и отодвинул бумагу.

– Полагаю, вы не обидитесь, если я вас покину? – спросил он. – Право, мне стоит отдохнуть после такой встряски.

Откланялся, взял шляпу и ушел. Больше я его не видела ни разу.

Дон Федерико сказал:

– Я устал не хуже моего драгоценного кузена. Может, нам завалиться отдохнуть прямо здесь? Я не уверен, что в силах доехать до дома.

Мне, однако, не терпелось увидеть своих и рассказать о полной победе. Что такое, право, бессонная ночь – тоже невидаль в нашей жизни! Только выпить наскоро чашечку кофе и…

Бряк! – только и успела сказать перед смертью белоснежная фарфоровая кофейная пара, падая из моих рук. Я со странным изумлением и интересом наблюдала, как медленно и беззвучно разлетаются по каменному полу осколки блюдечка и чашечки величиной с наперсток, а потом – так же медленно и беззвучно опустилась на пол сама.

Очнулась от холодной воды, которую мне брызгали на лицо. В стороне толпились мужчины, а Флавия хлопотала возле меня, бурча про себя:

– Ишь ее, все как есть белые повадки переняла, ну а теперь давай, падай в обморок, а то без этого леди не леди!

– Успокойся, голубушка, – отвечала я ей, – не хочу я быть леди, и будь я проклята, если когда-нибудь еще добровольно дам затянуть себя в корсет. Ради самой Йемоо, дайте переодеться, а потом я согласна хоть подраться с самим чертом.

После хорошей драки или того, что по напряжению сил можно к таковой приравнять – так легко рассмешить всех, кто в ней участвовал! Хохот за боковой дверью не утихал все время, пока я переодевалась. С каким наслаждением я содрала оковы из китового уса! И тяжелые жемчуга, оттянувшие шею. Я надела легкое шелковое, голубое с цветами платье, обмотала голову пунцовым тюрбаном.