Домик в Армагеддоне   ::   Гуцко Денис

---------------------------------------------

Денис Гуцко

Домик в Армагеддоне

Глава 1

Отец Михаил велел им садиться и, уронив мрачный взгляд в пол, медленно прошел через класс. Будто раздумывая, куда шагнуть дальше, бочком встал у крайнего окна.

За окнами – как в духовом шкафу.

Политая золотистым солнечным сиропом жарилась зелень газонов и аллей. Новенькие крикливые воробьи, не находя в себе сил задержаться на одном месте дольше чем на секунду, суетливо обживали южное лето. Над мачтой “крокодила” трепетало дремотное марево, дурманя и убаюкивая. Двое дневальных скребли граблями лужайку, собирали нарубленную газонокосилкой траву. Трава нарублена мелко, и движения дневальных мелкие, дерганые – вычесывают огромную изумрудную шкуру, разложенную на просушку. Тихомиров любит, чтобы лужайка перед штабом была, “как моя стрижка, идеальным ежиком”.

Если б можно было сейчас позволить этим мелким мыслям плыть, как плывут соринки в дождевом ручье. И глазеть в окно. Как в детстве, когда баба Настя устраивала его рядом с собой на балконе и они сидели так долго-долго.

Скорей бы уже.

За тот месяц, что они здесь, многое изменилось. Тихий праздник, в котором Фима пребывал первую половину сборов, оборвался. Так же, как прилегающий к лагерю парк лишился весенней прозрачности – в нем наглухо задернули плотные зеленые шторы – мир перестал быть понятным.

Отец Михаил с хрустом почесал в бороде и тихонько вздохнул. Обычно собранного, несколько театрального в жестах священника Фима впервые видел растерянным. Что же он? Неужели не поддержит?

Когда Фима был ребенком, на свете существовал один-единственный священник, отец Феофан, настоятель Любореченского Свято-Георгиевского храма, куда водила Фиму баба Настя. Отец Феофан читал на языке Бога из Псалтири, кропил Фиму святой водой, клал ему в рот просфору на причастии и был существом потусторонним, выходившим из запретного пространства, куда вела узкая дверца за плечом архангела. Иногда, утомившись службой, Фима терял связь с происходившим вокруг, и тогда отец Феофан, появлявшийся и исчезавший в просвете чужих спин, со своим наплывающим и удаляющимся басом легко превращался в океан: накроет – и уходит, и снова накроет. А потом однажды, на очередном причастии, он вдруг наклонился и сказал, подмигнув: “Не выспался, малец?” И это стало для шестилетнего Фимы настоящим потрясением: священник, оказывается, может говорить обычные человеческие слова, обращаться к тебе лично – да еще и подмигнуть при этом.

Фима много бы сейчас отдал за такое потрясение – за новый выстрел колокола в сердце. Но чувствовал: не будет ничего, не поддержит их отец Михаил.

Вздохнув еще раз, отец Михаил качнул головой. Тишина ревела. Ни воробьиный гомон, ни голоса дневальных, ни урчание двигателей, долетающее с трассы, не в силах были перекричать эту тишину.

– Лето в этом году жаркое, – будто подумав вслух, проговорил отец Михаил и, перебивая самого себя: – Дааа, ребятки, такая вот история.

Кажется, провал. Теперь окончательно: пятеро, вставшие на защиту Иоанна Воина, – ослушники и смутьяны. И паршивые овцы в Стяге.

Стало до слез сиротливо. Лишь бы ребята не скисли.

Еще в июле, когда казалось, что Бессмертный, здешний губернатор, может передумать и отказать казиношникам в переносе часовни, Фима спросил батюшку, почему, собственно, Владычному Стягу не поручат вмешаться. Для этого ведь и создавался Владычный Стяг – в защиту православия. Все знают, что под казино отведено совсем другое место. Там просто строить дорого, вот они и лезут.

Отец Михаил в ответ лишь улыбнулся грустно, погрозил неопределенно пальцем и вышел из класса. А Фима сказал стяжникам:

– Сколько можно раскачиваться? Хватит.