Домик в Армагеддоне   ::   Гуцко Денис

Когда все случилось, Фиме был всего год от роду, и он знал об этом только со слов бабы Насти, которые она твердила, как заученные, когда водила его к маме на могилку: “Взяли машину эту проклятущую… говорила им: не нужно, не нужно, зачем вам хомут этот на шею, долги эти, ребенок у вас… взяли вот, взяли… на радостях прокатиться решили; не волнуйся, мы скоро, по трассе немножко прокатимся… туда ехали – нормально, обратно Танечка за руль села”.

– Кстати, насчет зрелищ, – сказала Надя. – Вот скажи… Только не бычься. Ну, я просто понять хочу. Вот, например, Пасхальную службу по телевизору показывают. А ты с дивана смотришь. То есть – ты же не участвуешь, и для тебя это тоже всего лишь зрелище. Да? Нет?

Фима посмотрел на нее строго.

– Надь, ты сама до этого додумалась?

Собирался возразить ей, что это совсем разные, разные вещи.

– Ну все, все, – Надя замахала руками. – Не будем. Я и вправду ничего в этом не смыслю.

Внизу, совсем близко, хлопнула автомобильная дверь. Послышалось:

– Говорю тебе, табаком откуда-то прет!

Почему-то не услышали, как подъехали менты. С обратной стороны остановились, не видят их пока. Фима схватил Надю за запястья, потянул вниз. Присели на корточки.

Надя аккуратно взяла камеру, выключила.

– Вляпались? – шепнула.

– Молчи.

Внизу раздались шаги.

– Да не чувствую я табака. Ну, из дома какого-нибудь принесло.

– Какого на… дома?! На этой улице вообще не заселено.

– Значит, померещилось.

– Выйди сам, понюхай!

– Колян, это тебе кинологов вызывать нужно – нюхать тут.

– Ну выйди!

– Я немножко плохо! – послышался чей-то третий, с сильным иностранным акцентом, но пьянючий вполне по-здешнему голос. – Я нехорошо!

– Ноу, ноу, херр Стене! Это пока не твоя остановка.

Иностранный голос заворчал неразборчиво.

– Да табачищем же прет! – на этот раз было совсем близко, под самой вышкой.

Медленно, чтобы не громыхнуло железо настила, они легли, ногами в разные стороны.

Фима прижался спиной к экрану, Надя – к прутьям ограждения.

– Ноги, – шепнул ей Фима.

Она послушно отодвинула ноги подальше от края. Оказались лицом к лицу, вверх тормашками. Надю трясло от сдерживаемого смеха.

– Тот пьяный – немец?

– Тише!

– Тот, да?

– Какой еще немец?

– Ну, тот, мы его видели. Я с ним в маршрутке рядом сидела. Консультант какой-то. “Я немножко плохо”. Оой, уписаться!

– Тихо!

Тот, что оставался в машине, крикнул:

– Да что ты там разглядываешь? Кошки там, что ли, курят? Они, стервы, любят.

– Да пошел ты! – дружелюбно отозвался напарник.

Надины губы возле самого уха:

– Не знала, что армагеддонить так весело!

***



Далеко на востоке разразилась гроза. Всполохи молний, на миг распахивающие пространство, только что казавшееся сплошной синей стеной – и вдруг изрезанное, изжеванное, обильно сочащееся холодным колючим светом. Молнии гаснут – невольно ждешь, когда докатится наконец звук грома, растраченный, порой еле уловимый: единственное доказательство кипящей где-то там, над другим кусочком степи, грозы.

Звуки эти похожи на осторожное постукивание, с которым ложатся на встречные предметы пальцы слепого великана, пробирающегося сквозь ночь.

Стороной пройдет. Слишком далеко.

Они сидели, свесив ноги между прутьев, курили. За их спиной, на огромном матовом экране, неровно облитом луной, красовалось: “Новый Армагеддон”.

– Слушай, Фим, а что тут у них – ни одной собаки? Не тявкают.

– Говорят, тут запрещено.

– Почему?

– Вот как раз чтобы не лаяли, не мешали отсыпаться крупьешникам перед ночными сменами… или после ночных смен… в общем, чтобы не мешали.

– Понятно. Непривычно без собак. В частном секторе всегда собаки. Знаешь, будто летишь в самолете – и вдруг двигателей не слышно.

– Я не летал ни разу.

– Правда?

Пожалел, что сказал.