Дорога через хаос   ::   Анчаров Михаил

– Это потому, что я ещё ничего не умею. Ты подожди, я научусь.

– Чему?

– Всему. А детей нам не нужно пока, – а вдруг ты институт не кончишь?

– Чтобы детей делать, высшее образование не требуется. Годится моё среднее. Может быть, после этой ночи забеременеешь.

– Не бойся. Я таблетки приняла. Маме жена начальника отдела привезла из ФРГ.

– Мама твоя любит юмор, – говорю.

– Нет, мама юмор не любит. Она считает, что юмор – это вульгарно.

– Скажи, почему тебя Княгиней прозвали?

– Я в школе в драмкружке играла княгиню Волконскую. Мы ставили поэму Некрасова “Русские женщины”. Читал?.. Я на неё лицом похожа.

Я говорю:

– Читал… Только там про русских женщин, а не про лицо. Хотя это давно было.

– Верно? – Она поднялась с постели. – Сейчас главное – лицо. Такое время. У кого лицо, тот пробивается.

А я думал, что она молчаливая.

– Ты знаешь, за эту ночь я стала совсем другая. Ты знаешь, мне про тебя говорили ещё до того, как ты меня увидел. Все говорили “художник, художник”. Я тебя сразу по описаниям узнала, когда ты мне там, в буфете, руку поцеловал. Я подумала: “Ну, точно. Совсем такой. Молва – великая вещь”. Не притворяйся – у тебя же слёзы на глазах. Это от счастья?

– От счастья, – говорю я.

Толпа в музее – не протолкнёшься. Куда идти – не поймёшь.

– Вы на выставку?

– Нам польскую картину.

– Не понимаю вас. У нас много картин… Проходите, пожалуйста.

Илларион говорит:

– Давай сначала коней посмотрим?

– Каких коней?

– Выставка наверху, а справа кони. Я разглядел.

– Коней потом, –говорю. – Кони не привозные.

Стали пробиваться на выставку. Сначала пошли в залы, где меньше людей, потом – где побольше. Картин много, и все разные.

Странно, но я тогда впервые заметил этот разнобой.

Я думал, что картина от натуры зависит. Какая натура – такая картина. А тут заметил – два портрета рядом висят, а друг на дружку непохожи. Не лицами непохожи, а картины непохожи. А как выбрать, которая лучше и какую смотреть?

– Илларион, – говорю. – Так дале не пойдёт. Давай искать ту знаменитую. Иначе очумеем.

Илларион спрашивает у женщины во фраке – как стюардесса, только старая:

– Мамаша, какая самая лучшая польская картина?

– Польская? Здесь все из польских музеев.

Мы пошли.

– Мальчики, стойте! Вам, наверно, “Девушку с горностаем”?

– С каким горностаем?

– Картина Леонардо да Винчи “Девушка с горностаем”. Во-он в том зале, в центре, видите? Только там очередь большая.

– Опять очередь? – спрашиваю. – Не пойдём.

– Нельзя, – говорит Илларион. – Не обижай. Меня в конторе спросят.

Сейчас вспоминаю то время – таких двух идиотов на всей планете только двое было.

Боже мой! Даже страшно подумать, что было бы, если бы я её не встретил. Так бы слепым и жил.

Она всех ошарашивала, кто к ней постепенно подходил. Я по лицам видел. Но и я, видимо, дозрел к тому году.

Поверите ли, как только стюардесса сказала – Леонардо да Винчи, у меня в сердце – щёлк! – тот самый? А я думал, что он где-то в незапамятных временах, а он под боком. А как сказала – “Девушка с горностаем”, я прямо завыл молча – только бы судьба не подвела.

Не подвела.

– Молодой человек, нельзя задерживаться. Люди посмотреть хотят.

Илларион меня за рукав тянет.

– Дурачок, можно снова в очередь стать.

Разве расскажешь?

Разве расскажешь? Надо увидеть. На то она и “Девушка с горностаем” Леонардо да Винчи.

Я только теперь знаю, если картину можно рассказать – она не нужна. Но про девушку эту – можно.

Сидит. Умница. Всё.

Если бы я такую встретил, я бы за ней на четвереньках пополз бы через пол-Москвы, да она бы не позволила.

Эта не подведёт. Она нарисованная.

На земле таких не бывает. Только в космосе. В космосе Леонардо да Винчи, и ни в чём другом. А никто другой так далеко не залетал. Это я теперь знаю.