Дорожное происшествие   ::   Сорокин Владимир Георгиевич

---------------------------------------------

Сорокин Владимир

Дорожное происшествие



Владимир Сорокин

Дорожное происшествие

Нестерпимо, отвратительно розовая дверца такси с желтыми кубиками, хлопок, заставивший брезгливо сморщиться, долгое рытье по неприлично глубоким прохладным карманам долгополого английского пальто: Алексис никогда не расплачивался сидя.

- Спасибо, братец.

- Благодарствуйте.

Сиреневая пятирублевая бумажка с хрустом раздавленной ребенком жужелицы исчезла в анемичных пальцах водилы.

Отвернувшись, Алексис сделал несколько шагов, разглядывая бесстыжие лапы поздне-октябрьского ветра.

Сзади заурчал мотор, скрипнули шины.

"Стало быть, и впрямь нет ничего отвратительней нашего российского межсезонья", - морщась и кутаясь в серый велюровый шарф, подумал Алексис.

Вокруг было сумрачно, холодно и пустынно: слева остались серые изгибы кольцевой развязки с забрызганными грязью рекламными щитами, справа абрикосовое варенье заката остывало меж двух сорокоэтажных билдингов, впереди над полукруглой станционной крышей горела белая неоновая антиква БИРЮЛЕВО-2, а чуть пониже в путанице балок, консолей, швеллеров - желтое, тощее - СТАНЦИЯ.

Алексис двинулся вперед.

Он был здесь впервые, и это несмотря на то, что почти десять лет прожил в просторном двухэтажном доме тетушки на Маковом проспекте, что совсем недалеко отсюда.

Больше всего на свете он не любил московские окраины - эту дурацкую русскую Америку, в которой небоскреб индусской лингой торчал из семейства аккуратненьких, тонущих в сирени-черемухе особнячков.

"Великие пятидесятые", - он брезгливо усмехнулся, вспоминая клетчатые брюки и пробковый шлем отца, бодро стригущего газон красным противно тарахтящим уродом, похожим на тропического богомола.

"Все они тогда были помешаны на Штатах. Что же получилось, а?"

Алексис стал подниматься по бетонным ступеням перрона...

"А получился пробковый шлем на самоваре..."

Перрон был пуст и грязен. На белых лавочках темнели побуревшие кленовые листья, станционное здание светилось мутным аквариумом. Он вошел.

Возле касс никого не было, лишь из двери бара доносились голоса.

- До Белых Столбов, любезный, - проговорил Алексис в просторное окошко, разглядывая старого усатого кассира в черной железнодорожной форме, с пенснэ на мясистой переносице.

"Просто чеховский персонаж."

Тот серьезно кивнул, защелкал клавишами. Розовый билетик порхнул в черную тарелку:

- Один рубль двадцать копеек. Прошу вас.

Алексис взял билет, расплатился.

- Не желаете ли приобрести облигации шестого южнодорожного займа? спросил кассир, подаваясь в окошко и пяля вверх белесые стариковские глаза.

- Не желаю, любезный. Скажите-ка лучше, когда поезд.

- В восемнадцать ноль две, - не меняя позы, как автомат, проговорил старик, - еще тридцать шесть минут.

- Благодарю, - кивнул Алексис и двинулся в бар.

"Черт, торчать здесь еще полчаса."

Бар был достоин своего района. Он назывался "Улей", о чем жирно свидетельствовала ярко-розовая а ля Диснейленд надпись над сверкающей стойкой бара. Интерьер кишел резным, расписным и жженым деревом: топырили кумачовые груди ядреные петухи, щерились, высунув языки, двуглавые орлы, улыбались матрешки.

- Что угодно? - повернулся белоснежный толстомордый бармен с перьями черных усиков, поросячьими глазками и двойным подбородком, под которым трепетали крылья белой бархатной бабочки.

- Дабльсмирнов, - нехотя ответил Алексис.

Он редко изменял своему вкусу, но поезд требовал водочного полусна, а не коньячного оптимизма.

- Кофе? - бармен поставил перед ним рюмку.