Две зимы и три лета (Пряслины - 2)   ::   Абрамов Федор Александрович

Горбясь под низким черным потолком, он дотронулся пальцем до каменки хорошо накалена! - и зашуршал березовым веником.

Егорша панически приподнялся на полку:

- Ты что - опять будешь устраивать Африку?

- Да, надо немножко кровь разогнать. У меня что-то ухо правое ломит надуло, наверно, на реке.

- Ну, тут наши пути-дороги расходятся, - сказал Егорша.

- А ты знаешь, кого я сейчас видел?

- Кого? - спросил Егорша, слезая с полка.

- - Попа!

- - Какой это, к хрену, поп! Дурак старый - вот кто.

- Да ты знаешь, о ком я?

- Знаю, - невозмутимо ответил Егорша.

Оказывается, Егорша еще раньше его, Михаила, видел Евсея Мошкина, ибо по дороге домой от реки он завернул в правление - узнать, как и что тут делается, в Пекашине, - и нос к носу столкнулся с этим так называемым попом.

- Почему с так называемым? - запальчиво возразил Михаил. - Я еще ребенком был, помню, его попом называли.

- По глупости.

- А за что же тогда его пятнадцать лет катали в лагерях, ежели он не поп?

- Потому что осел на двух копытах. Ему в сельсовете ясно было сказано: брось, говорят, Евсей, всю эту музыку. Не мути народ. Новую жизнь строим, и все протчее... А он, пень упрямый, свое. Ну и гуляй до лагерей. А чего еще с ним цацкаться, раз он русского языка не понимает?

- Хм... - сказал недоверчиво Михаил. - А откуда ты все знаешь? Ты ведь у нас в ту пору не жил.

- Чего знаю? Это что его в лагеря-то закатали из-за своей дурости? Да уж знаю... - Егорша поплескал в лицо водой из ушата и убежденно сказал: - Нет, это не поп. Такой же Ванек пекашинский, как все протчие. Только мозга еще больше набекрень. Нет, вот я был в прошлом году в Архангельске - это вот да, поп. Идет по улице, сарафан черный до пят - рясой называется. Я еще сперва подумал: баба. Нет, говорят, поп...

Михаил, приспосабливая к короткому полку свои длинные ноги, попросил.

- Плесни маленько.

Каменка загрохотала, как пушка. Сухой, каленый жар придавил Егоршу к полу.

- Между протчим, - заговорил он немного погодя снизу, - религия эта много денег на войну собирала.

- Подбрось еще ковшик! - оборвал его Михаил. Он терпеть не мог, когда Егорша начинал говорить с ним вот этим поучающим тоном.

- Ну ты и зверь! Скоро, как мой дедко, в рукавицах хвостаться будешь.

- Давай, давай.

- Да мне-то что - жалко? Вода еще не по карточкам. - Егорша зачерпнул из ушата, отступил, пригибаясь, в сторону. - Господи благослови...

Когда немного спала жара, он ползком стал пробираться к дверям.

- Ну тебя к лешему! Я еще не грешник, чтобы в таком жару жариться. Пошел на водные процедуры. Идешь?

- Говорю, у меня простуда.

Михаил повернулся на бок, прошелся веником по спине, потом, упершись ногами в каленые потолочины, еще раз похлестал колени (с осени сорок второго года, с той самой поры, как он пошел в лес, поскрипывает у него в коленях) и наконец, совершенно обессиленный, выпустил из рук обтрепавшийся веник.

С улицы донесся женский визг, хохот - не иначе как Егорша на кого-то напоролся нагишом, - затем немного погодя за стеной у болота раздался всплеск воды - Егорша нырнул в озерину.

Михаил поспешно слез с полка, кинул жару.

- Ух, ух! - с суматошным криком ворвался в баню Егорша. - Вот теперь и нам подавай градусов.

Щелкая зубами, он с ходу вскочил на полок, замолотил ногами.

- Веник дать?

- Нет, нет, ну его к дьяволу! Не люблю.

- Ты чего это там разорялся? - спросил Михаил, устраиваясь для мытья на чурачок против оконца.

Егорша захохотал:

- Варвару шуганул. Я это выбежал из сенцев, а она воду черпает. Ну и ах, ох! Да... Вот товар залежался. Не знаю только, с какого боку подобраться.

- Че-го-о?

- Не знаю, говорю, какую тактику применить. Бабы, они как лошадь: у каждой свой норов.

- Дурак! Она на сколько тебя старше? Мы сосунки против ей.

- Ты баб не знаешь, - спокойно возразил Егорша.