Двойник или мои вечера в Малороссии (Часть 1)   ::   Погорельский Антоний

Признаюсь, я с некоторым удовольствием помышлял о том, что Алцесту при ключение сие может послужить уроком, который навсегда излечит его от страсти к романическому... С сими мыслями я лег спать, хотя и предчувствовал, что беспокойство мое не даст мне во всю ночь сомкнуть глаз. Было около полуночи, когда я услышал, что кто-то бежит ко мне по лестнице. Немного погодя дверь отвори лась, и я, к крайнему изумлению, увидел графа - в халате, с растрепанными волосами!.. Вид его показывал человека, находящегося в отчаянии. - Любезнейший Ф...!- вскричал он, бросившись ко мне на шею. - Спасите меня... спасите от сумасшествия! - Что с вами сделалось, любезный Алцест? - спросил я, испугавшись и вскочив поспешно с постели. Граф был в таком положении, что почти не мог говорить. Из отрывистых и несвязных речей его узнал я наконец такое происшествие, при воспоминании которого и теперь еще у меня волосы становятся дыбом! На другой день отъезда моего в Дрезден сильная страсть Алцеста дошла до того, что он решился просить у Андрони руку Аделины. Старик, повидимому, весьма обрадовался этому предложению, но требовал - по при чинам, которые впоследствии обещался объяснить, чтобы бракосочетание совершено было втайне. Влюбленный Ал цест на вес согласился. Ввечеру призван был пастор в дом Андропи, и обряд совершен в присутствии одного отца, без свидетелей. Аделина после того удалилась в свою спальню... Чрез несколько времени впустили туда и Алцеста. Вы без труда поверите, любезный Ф...,- говорил мне граф, что я с восторгом бросился в объятия жены моей. Мысль, что я обладаю Аделиною, что наконец могу назвать ее своею, приводила меня в неизъяснимое восхищение. Вообразите ж себе, как я испугался, когда, осыпав ее поцелуями, заметил, что она не отвечает на ласки мои! Она лежала, как будто лишенная всех чувств... В смятении моем не знал я, что делать; вспомнив, однако, что на уборном столике стояла склянка с крепким уксусом, я вздумал потереть ей виски и грудь. Но какими словами опишу вам ужас, меня объявший, когда от сильного натирания вдруг прелестная грудь моей Аделины лопнула и из отверстия показался... большой клочок хлопчатой бумаги! Сам не помню, как я выбежал из комнаты и как очутился здесь! Я не знал, что подумать, услышав рассказ Алцеста. Мне вообразилось, что несчастный друг мой лишился ума, и я всячески старался его успокоить. - Опомнитесь, любезный граф! говорил я ему. - Вам, верно, пригрезился какой-нибудь страшный сон! - Нет! - отвечал он, - обливаясь слезами, - я не спал... Я видел ясно хлопчатую бумагу, высунувшуюся из груди бедной моей Аделины... Пойдемте, пойдемте! я докажу вам, что это не сон! Желая его успокоить, я поспешил одеться и пошел с ним. Войдя в сени, граф от сильного волнения чувств пришел в такую слабость, что, конечно, упал бы, если б я не подхватил его под руку. Он дрожал всеми членами, и я с трудом взвел его на лестницу. Я сам был в ужасном положении... Сердце мое сильно билось; печальные предчувствия теснились в моей душе. В глубоком молчании прошли мы первые комнаты, где не встретили никого. Наконец отворил я спальню - и оцепенел при виде того, что мне представилось! Аделина на кровати лежала полунагая. Профессор сидел подле нее. Па горбатом носу его надеты были большие очки; левою рукою он упирался об Аделину, а в правой держал кривую иглу, которою зашивал ей грудь!.. Из одного конца прорехи, еще не зашитой, торчала хлопчатая бумага. На обнаженном боку Аделнны усмотрел я глубокое отверстие, в которое, при входе нашем, Вентурино вложил длинный ключ, какие употребляются для заведения больших стенных часов. Злодеи так были заняты своего работою, что не заметили, как мы вошли в комнату. Не успел я еще опомниться, как Алцест с ужасным криком бросился на Андрони. На лице его изображалась ярость...