Дженни Герхардт   ::   Драйзер Теодор

Семья богатая, всеми уважаемая, так какие же могут быть разговоры?

В среду прибыла в Чикаго миссис Кейн. Горе ее было безгранично — как и Дженни, она непритворно любила Лестера. Поздно вечером, когда в доме все стихло, она спустилась в гостиную и долго стояла, склонившись над гробом, вглядываясь в любимое лицо, освещенное мигающими свечами. Слезы текли у нее по щекам, — она вспомнила, как счастлива была с Лестером. «Бедный, милый Лестер! — прошептала она. — Бедный мой герой!» — и погладила его холодные щеки и руки. Ей не сказали, что он посылал за Дженни. Никто в семье Кейн не знал об этом.

А тем временем в маленьком доме на Южной стороне другая женщина в полном одиночестве несла боль и муку невозвратимой утраты. Все эти годы в душе ее упрямо теплилась надежда, что, может быть, когда-нибудь они снова соединятся. Правда, он вернулся к ней, вернулся перед самой смертью, но теперь опять ушел. Куда? Куда ушла мать, отец, куда ушла Веста? Дженни не надеялась больше увидеть Лестера; в газетах она прочла, что тело его перевезли в дом мистера Миджли; отпевание должно было происходить в одной из самых богатых католических церквей на Южной стороне — в церкви святого Михаила, прихожанами которой были Имоджин и ее муж. А затем гроб с телом увезут в Цинциннати.

Это было для Дженни новым горем. Ей так хотелось, чтобы Лестера похоронили в Чикаго, — она могла бы хоть изредка ходить на его могилу. Но и этого ее лишили. Никогда она не была хозяйкой своей судьбы. Вечно ею распоряжались другие. Эти похороны в Цинциннати она переживала как последнюю, окончательную разлуку с Лестером, словно расстояние могло что-то изменить. Наконец она решила украдкой пробраться в церковь на заупокойную службу. В газете было сказано, что служба начнется в два часа; в четыре тело перевезут на вокзал; родные будут сопровождать его в Цинциннати. Дженни пришла в голову новая мысль: она может поехать и на вокзал.

Незадолго до того, как похоронный кортеж достиг церкви, в нее вошла через боковую дверь женщина в черном, под густой вуалью, и скромно села в сторонке, в полутемном углу. Церковь стояла пустая, неосвещенная, и Дженни охватила тревога: верно ли она запомнила время и место; но она сомневалась недолго: над головой у нее раздался мерный похоронный звон. Затем появился служка в белом стихаре поверх черного облачения; он прошел к алтарю и стал зажигать свечи. На хорах послышались приглушенные шаги — это певчие занимали свои места. Вошли и расселись на скамьях какие-то люди — может быть, случайные прохожие, привлеченные звоном колоколов.

Дженни с удивлением оглядывалась по сторонам. Она еще никогда не была в католической церкви. Полумрак, стрельчатые окна с цветными стеклами, белый алтарь, золотое пламя свечей — все это произвело на нее глубокое впечатление. Ощущение красоты и тайны, печаль и тоска по утраченному переполняли ее. Казалось, перед ней сама жизнь во всей своей туманной неопределенности.

Колокол все звонил, и вот из ризницы показалась процессия мальчиков. Впереди шел самый маленький — прелестный мальчуган лет одиннадцати; он нес сверкающий серебряный крест. Остальные шли за ним парами, у каждого была в руках большая зажженная свеча. За ними следовал священник в черном облачении, отороченном кружевами, и при нем два служки. Процессия удалилась через главный выход на паперть. Прошло несколько минут, потом два хора, перекликаясь, запели по-латыни скорбное моление о милосердии и мире душевном.

С первыми звуками двери церкви распахнулись. Опять показался серебряный крест, свечи, строгий священник, на ходу произносящий взволнованные слова молитвы, а за ним — тяжелый черный гроб с серебряными ручками на плечах у мерно шагающих мужчин. Дженни замерла, словно невидимая сила сковала все ее движения.