Екатерина Воронина   ::   Рыбаков Анатолий

Вынеси ее из трюма — двадцать четыре ступеньки! А механизация — ярмо, болванка. Вот и инвалид в пятьдесят лет. Задний лабаз — двести пятьдесят метров, сбросишь груз, а кажется, что он все еще на спине. Не только что асфальта, а и булыжника не было, грязи — океан-море, проложат от причала к лабазу дощечки, выплясывай на них с грузом-то на хребту.

Николай хмурился оттого, что при нем говорили о его родителях, и хоть хорошо говорили, а ему неудобно. И это тоже понравилось Соне.

— А вы давно на кране работаете? — спросила она.

— Четвертую навигацию, — ответил Николай, не глядя на Соню.

— Он у нас с первых портальных кранов, — добавил Максим Федорович. — Помню, первый кран осваивал.

— Наверно, сложная работа, — сказала Соня. — И страшная!

— Чем же страшная? — усмехнулся Николай.

— Высоко, — засмеялась Соня.

— Ничего там страшного нет. — Николай в первый раз посмотрел на Соню, но тут же отвернулся.

В следующий раз они пришли с Сутыриным — «Амур» зимовал в Горьком.

— Смотрите, совсем барышня! — удивился Сутырин, здороваясь с Соней, приодевшейся к приходу гостей. — А где Катя?

— Скоро придет, обещалась.

— Так сообразим? — спросил Женька. — Я на ногу быстрый.

— Только красное, — догадавшись, чего он хочет, сказала Соня.

Женька недовольно сморщился и отправился за вином.

Соня начала накрывать на стол. Проходя на кухню, она встретила в коридоре свою соседку и одноклассницу Клару Сироткину.

— У тебя гости? — спросила Клара.

— Так, знакомые, заходи, посидим.

Клара пришла и помогла накрыть на стол. В ее медленной походке, ленивой улыбке, выражении выпуклых, бараньих, глаз — во всем ее облике рано развившейся девушки всегда сквозило сознание своего превосходства, точно она знает такое, чего не знают другие девочки, причастна к тому, что для других еще тайна. Сейчас к этому еще добавилось выражение снисходительности: принимает гостей в доме, где ничего нет. Она убрала со стола граненые стопочки и принесла свои рюмки, и свои ножи, и вилки, и маленькие тарелочки, разложила на них колбасу и сыр, умело разделала селедку. Потом рассадила всех так, что сама очутилась рядом с Сутыриным, сразу смутившимся близостью этой красивой, полногрудой девушки, смотревшей ему прямо в глаза. Она внимательно слушала Сутырина, точно пораженная его умом и знаниями, и понимающе кивала.

— Интересно… Теперь я буду знать…

Пришла Катя и сразу нахмурилась, увидев Клару, — не любила ее. Клара дважды оставалась на второй год и была старшей в классе. Кате всегда была противна вызывающая тупость, с которой Клара стояла у доски и, ничего не решив, спокойно, как ни в чем не бывало садилась на свое место. Она отлично видела ее расчетливость, хитрость глупого и ограниченного человека. Эту расчетливость и хитрость Катя почувствовала и в том, Клара разговаривала с Сутыриным, как слушала его, переспрашивала, понимающе кивала. И Катя удивлялась тому, что Сутырин не видит, не замечает этого, принимает все за чистую монету, раскис, расчувствовался. И то, что он ухаживает за этой глупой, лицемерной Кларой, казалось ей изменой их дружбе.

Изменой их дружбе посчитала она и поступок Сони, пригласившей Клару ради компании, ради своих интересов. Катя видела, в чем эти интересы. Эта компания и эти интересы Соне дороже их дружбы — веселая, оживленная, смотрит только на угрюмого Николая, и ни до кого ей больше дела нет. Катя искренно хотела помириться с Женей, а никакого мира не получилось: Женя надутый, мрачный, ревнует Соню к Николаю.

Катя почувствовала себя здесь ненужной, лишней, сидела молча, насупившись, ничего не пила, не ела, усмехалась про себя: ухаживания, влюбленности — глупо все это выглядит.