Физика (Рассказы)   ::   Солоух Сергей

- Папа, а почему мама звонила медленно-медленно?

Лева останавливается. Полозья санок перестают скрипеть.

- Это как медленно-медленно?

- Она ведь в Новосибирске?

- Конечно.

- Когда мама звонит из Новосибирска, то всегда бегом-бегом, а сегодня шагом. Медленно-медленно. Почему?

"Оказывается, ребенок различает город и межгород. Надо же!" - думает Лева.

- Смотри, - говорит он, - птица опять улетела!

Скульптура называется "Река-труженица". Кажется, так. Возлежит. Ковано-сварной каркас на высоком камне. В том месте, где набережная переламывается. Ухает вниз к воде и ивам. В Левином детстве это место звалось извозом. Только девка еще не протягивала руку к зениту. И медную птаху никто не отрывал от ее железной ладони. Удивительное постоянство.

- Правда. - Лизка привстает с санок. - У нее там птенчики, наверное.

- Где? - изумляется Левка.

- Ну там. - Дочь взмахивает рукавицей. - Там, куда она летает. На небушке.

Последний мартовский снег, как драгметалл. Отражает свет и луны, и солнца. Слепит. Скольжения не будет никакого, но, может быть, и к лучшему. Настоящая скорость пугает Лизку.

Крестики превращаются в кресты. А нолики - в нули. Устье Искитимки цепь перекатов. Вода сверкает внизу. В авоське стволов и веток. Журчит, впадая в Томь. Круглый год. Кто и где льет в нее кипяток? Какие эльфы и гномики?

- Папа, а почему никто сегодня не пришел? Даже собачки не гуляют.

Лева смотрит вверх. Туда, где тополя, дома и нимфа - мать полей. На белой девственной глади - три параллельных линии. След - "аргомака", санок с рулем. И больше ничего. Первопроходцы.

- А все уже настроились на оттепель. Переоделись. Только мы с тобой морозов не боимся.

- Собачки не переодеваются, - подумав, говорит Лизка. - Они всегда в шубке. Ты бы хотел стать собачкой? Понарошку?

День вопросов и ответов. У самого Левы был только один. Да и то позавчера, в четверг.

- Разве в субботу хоронят? - спросил он у Светки.

- Теперь делают все, - ответила жена и заплакала. Узнала от матери, как умирала тетя Калерия. Она просто сказала: "Скоро весна". Сказала и закрыла глаза.

Маленькая и очень терпеливая женщина, Калерия Гавриловна. Думала, еще чуть-чуть перенеможется - и будет свет. Но зима оказалась выносливее. Теперь вот черная студеная земля лежит на боковой аллейке Южного кладбища. Как раз, наверное, сейчас посыпалась. На красную крышку. Падает.

А Лева уже второй день с Лизкой. Ведь мама на курсах в Новосибирске. И вернется только завтра.

- Ну что? Катаемся? Кто первый забежит на горку?

- Лиза! Лиза!

Ага, сейчас истопчем снежный покров. Манную кашу без примеси варенья. Как всегда. Ложкой истычем, а есть не станем. Дети.

Смешного колобка в синем комбинезоне хватает ровно на полгоры. Возле пары старых карагачей она останавливается. И ждет сани. Экипаж.

Ладно, карета подана.

Закладывать виражи, заворачивать у последнего столбика чугунной ограды и съезжать к самой воде Лизка не очень любит. Ведь неизвестно, кто там прячется. Кто живет под ветками и наледью. Но после трех проходов по прямой, строго вперед, Лева уговаривает дочку скатиться. По белому, еще не тронутому. К живому перекату, незамерзающей воде.

Техника старинная, пионерская. Работает левая нога, пятка. Ныряет, зарывается. В лицо летят снежинки, а в ухо - ветер. Но получилось. Вписались. И санки скатываются. Только рулем довернуть немного. Летят вдоль берега. По кромке.

- Ну как? Здорово?

- Папа, - вместо ответа Лизка встает и быстро прячется за Левину спину, - там бабушка с палочкой. И собачка.

Впереди, метрах в тридцати от санок зеленое пятно. И рыжая стрелка. Семь ног. Одна деревянная. Местная старушка с клюкой. Из бывших, советских. Живут еще такие в доме наверху. Сталинском, желто-красном. С колоннами и эркерами.