Генеральская дочка   ::   Стахов Дмитрий

Да не одна: Илья Петрович сразу купил и яхточку класса «кадет» для регулярных упражнений и красного дерева, восстановленный до идеального состояния одним умельцем, вывезенный еще в качестве трофея из Германии швертбот, вещь уникальную, антикварную, с бронзовыми блочками и уточками, с бронзовым унитазиком, с бронзовой же табличкой, подтверждавшей, что некогда швертбот принадлежал гауляйтеру Тюрингии Фрицу Заукелю, повешенному, кстати, в Нюрнберге, и это – повышало стоимость швертбота более значительно, чем все его достоинства, нежели каютка, в которой был кожаный диванчик, раскладывающийся в двуспальное место, секретерчик и прочее-прочее.

И, приехав домой весной, Маша целыми днями пропадала на воде, отдавая предпочтение все-таки яхточке. Швертбот был велик и излишне пафосен. Маша осмотрела его придирчиво и решила про себя, что на нем отправится в самое важное плавание. Потом. Когда придет время.

На борт «кадета» Маша соглашалась брать только мачеху и братишку, всем прочим, включая Илью Петровича, отказывая. Маша объясняла отказ тем, что лодка-де мала и пассажиры могут затруднить управляемость. Илья Петрович мягко интересовался – разве Машина мачеха и братишка не пассажиры? – но Маша вместо ответа хлопала ладошкой по довольно объемному животу генерала, и тот, смущенно улыбаясь, давал слово, что с завтрашнего дня обязательно займется гимнастикой, сядет на диету, бросит курить, а пить будет только красное сухое вино. И, конечно, ничего из обещанного не выполнял.

На следующее лето Маша ходила на своей лодке уже вдвоем с Никитой. Затянутый в спасжилет Никита выглядел комично. Он прилежно выполнял роль матросика, а когда Никите исполнилось пять, Маша, взяв в свои руки шкоты, впервые доверила управление брату. Никита даже сумел пойти в лавировку и был очень этим горд.

Волосы Маши были уже подстрижены коротко, но каждый раз Маша улетала в школу со все большей неохотой. И тут такая беда!

Получив известие от отца, Маша сразу отбыла из Соединенного Королевства. Путь оказался тяжелым, непростым. От Борнемута на такси – до железнодорожной станции, на поезде – до Лондона, там – на такси до аэропорта Хитроу, где выяснилось, что заказанный из школы Талбот билет бизнес-класса авиакомпании «Аэрофлот» отдан другому пассажиру, и Маша полетела на «Люфтганзе» до Мюнхена, где почти на летном поле пересела вновь в «Люфтганзу» – до Санкт-Петербурга, оттуда – так как из северной столицы до нужного ей областного центра самолеты не летали – до Москвы, на такси – до аэропорта Быково, далее – Як-42 до областного центра, там взяла машину, сказала шоферу, согласившемуся отвезти до центра города, но запросившему слишком много – до дома отца, остановить у здания администрации. Вышла. Над нею были колонны, прямо перед нею – тяжелая дверь. Милиционер, было напрягшийся, увидев Машу, расслабился: такие голубые глаза, словно кусочек неба! Милиционер, будто бы узнав, с легкой улыбкой козырнул. Маша кивнула в ответ и подошла к стоявшим неподалеку возле своих машин водителям начальников.

– Я дочь Кисловского Ильи Петровича. Кто-нибудь отвезет меня домой?

Водители переглянулись.

– Я отвезу, – сказал один из них, средних лет мужчина в белой рубашке, отстегнул от брючного ремня мобильный телефон, набрал номер.

– Захар Ионович, тут дочери Ильи Петровича надо помочь. Да. Конечно. Хорошо. Передам.

Он пристегнул телефон к ремню и сказал Маше:

– Вон тот «круизер»!

– У меня чемодан. И сумка.

– Где?

Маша указала на привезшую ее машину.

– Сережа! – Мужчина посмотрел на одного из водителей, самого из них молодого. – Принеси…

Мужчина в белой рубашке, водитель заместителя председателя областной администрации, хорошо знал Машиного отца. Отзывался о генерале с почтением. Вспоминал заслуги Ильи Петровича. И искренне печалился по поводу постигшего генерала горя.

Маша всю дорогу молчала. Ее глаза, прежде сухие, по мере приближения к дому наполнялись слезами. Губы подрагивали.