Генеральская дочка   ::   Стахов Дмитрий

Она боялась сказать слово: она бы разрыдалась сразу, а рыдать в машине какого-то Захара Ионыча, которой управлял пусть такой добрый и услужливый дядька, ей совсем не хотелось. Вот под колесами знакомо заскрипел гравий, они въехали в открытые ворота, но из дома вышел только младший Хайванов, Лешка, один из живших в доме Ильи Петровича племянников генеральского помощника, отставного прапорщика Шеломова, и сказал, что все на похоронах. Передав Лешке чемодан и сумку, мужчина в белой рубашке вернулся за руль и помчал Машу на сельское кладбище, у деревни Загрязье.

«Круизер» остановился, Маша спрыгнула на землю и почувствовала, как она пружинит. Стоявшая на взгорке церковь сверкала новой крышей, старые стены, недавно оштукатуренные, слегка кривились наплывами. Крест играл золотом. Выпрямленная ограда кладбища блестела темно-зеленой краской.

Свежая могила была на самом краю кладбища. Черные костюмы, черные платья. Облачение священника выделялось на фоне цветущей сирени. За кустами начинался обрыв к реке. Илья Петрович стоял между старым другом своим, также – отставником, полковником Дударевым, и помощникомадъютантом, бывшим старшим прапорщиком десантного батальона Шеломовым. Русая голова Никиты. Генерал закрывал лицо большими сильными ладонями, плечи его сотрясались. Шеломов наклонился к Илье Петровичу, и тот обернулся: бледность и красные глаза.

– Папа! – Подойдя вплотную, Маша расплакалась. Все вокруг стало размытым, соленым. Генерал Кисловский быстро обнял дочь. Маша наклонилась к Никите и поцеловала его во вкусно пахнущую макушку.

После похорон и поминок, дня через два, между отцом и дочерью состоялся разговор. Генерал выстраивал перед Машей перспективы, Маша только пожимала плечами. Жаловалась на тоску, на скучных соучениц, говорила, что совсем не определилась, что не знает – что ей выбрать, по какой стезе пойти. Но – выпускной класс, предстояло обучение в высшем учебном заведении. Машины баллы и тесты позволяли ей многое, но она хотела остаться для утешения отца и скрашивания горя, хотела для принятия на себя части ответственности за брата после школы пропустить год. Она не хотела возвращаться в Талбот даже для сдачи экзаменов, убеждая отца, что легко сделает это и потом. Лишь уговоры генерала заставили ее улететь и завершить – конечно, на «отлично»! – обучение в школе. Но Маша уже твердо решила, что лето проведет не в Европе, как планировалось ранее, а с отцом и братом. На это Илья Петрович, уверенный, что сможет уговорить дочь осенью все-таки поступить в высшее учебное заведение, свое согласие дал.

Маша прилетела обратно через полтора месяца после похорон и заметила, что у отца прибавилось морщин и седины, но был он уже не столь печален. Даже наоборот. У Никиты появилась воспитательница, совмещавшая обучение Машиного брата с работой по управлению домом. Шеломов, ночевавший прежде в комнатушке под лестницей генеральского дома, переселился во флигель, к братьям Хайвановым. Генерал вновь открыл оружейную, доставал из шкафов ружья. В кабинете сидел в кресле и читал. Маша заглянула через плечо. Военные мемуары. Жизнь налаживалась.



2

Маша была мила и хороша, как за редким исключением бывают хороши и милы все молоденькие девушки. Но за общим проглядывало частное, всегда более важное и значимое. Машино частное заключалось в тонкости как телесной, так и душевной. В мягкости и чувствительности, однако не мешавшим ей – строго сообразно обстоятельствам! – выдавать «fuck!», по большей части, конечно же, себе под нос. А еще частное проявлялось в редкой ныне внимательности к окружающим, невзирая на их положение или близость к отцу. А еще в том, что теперь кажется совершеннейшей диковинкой, – в Машиной девственной непорочности.

Не то чтобы она была совершенно наивна.