Германская шабашка   ::   Каткевич Владимир

Для кого? Себе вытер ручки.

- У меня таксу за полторы взяли, - говорит евроюноше непоседа с кульком.

Человек дороги тут как тут. Уже не может. Если стрелять нечем, приходит провожать.

- Ну как? - спрашивает. Узнал меня. - Вас на тот автобус не подсадили?

- Нет, - говорю. - У меня билет на этот.

- За марки бы взяли.

- У него другой маршрут.

- Ничего, - говорит, - можно от Берлина электричками через Бранденбург.

- Я через три месяца, не раньше, - говорит провожающий в возрасте. Раньше не выпустят. У меня в штампе отказа "Гэ Е".

- "Джи И", - поправляет непоседа. - Это ограничение в возрасте.

- Так что, меня не выпустят?

- Отказ на три месяца "Эм Ви", навсегда - "Эф Ай".

Компания или бригада обступила свои потертые сумки, всего четыре человека, стоят, прислушиваются. Похожи на командированных, но трезвые. Один осторожно спрашивает меня:

- Вы валюту не допишете в декларацию? Я вас отблагодарю. - Он сразу повеселел.

Интересно, как отблагодарит? Наверное, я не похож на обеспеченного человека.

- Как его погремуха? - длинноволосый из турбюро чуть не обжег щенка сигаретой, хотел погладить.

- Кличку дадут хозяева, - неохотно объясняет евроюноша.

- Это пит? - спрашивает с пониманием человек в очках. - Он там меньше двух не стоит.

- Я за полторы отдам знакомым, - говорит евроюноша.

Водитель закрывает багажник. Лезем в бельэтаж. Собачник вложил в пасть щенка таблетку. Будущий убийца задремал у него на коленях.

Девушки едут знакомиться или насовсем. Одна в плаще-крылатке, очки с цепочкой.

Мучиться еще больше суток, румяна, конечно, останутся на спинке сиденья.

Нервно смеется, волосы то распустит, то заколет.

Вторая практичнее, в спортивном. И с довеском, мальчик, кажется, хнычет, мамашу еще везет из Харькова. Эти на подготовленную почву.

Матерых гастарбайтеров не видно, ни двуручных пил в мешках, ни топоров, ни веревок, ничего шанцевого. Правда, мой сосед в телогрейке, вроде на леща собрался. А пальчики тонкие, белые, за ногтями следит. Или самый хитрый, или с лесов упадет.

- Нет, не возьму, - говорит лежачая дама, у нее не фиксируется спинка, - и не уговаривайте. Вы ворованные машины перегоняете...

- Почему обязательно ворованные?

- Вам лучше знать почему.

- Вы странная женщина. Наверное, никогда не выезжали.

- Думаю, побольше, чем вы, молодой человек.

- Сколько он вам дал? - поинтересовался сосед в фуфайке.

- Четыре сотни, - говорю.

Он усмехнулся в фуфайку, но ничего не сказал.

После шампанского останавливаемся часто. Девушка в очках спускается из бельэтажа, подаю руку. Пальчики холодные.

- Спасибо. - Взмахнула крылышками и по тропинке.

- Туда не идите, - говорю, - там бабушка.

Очень раскрепощенная бабушка, приседает, где попало, я на нее чуть не упал.

При ней муж, не старые еще, чтоб совсем наплевать на приличия. Что это, местечковость или в знак протеста?

Девушка рассеянно прогулялась, лесок чахлый, много мусора, пыльные кульки валяются. Веточку отломила, бросила, гадко.

- Сколько он вам дал? - спрашиваю.

- Кто? Четыреста с чем-то.

- Плюс мои четыреста. На месяц в Алупке хватит. Отстать не хотите?

- А почему именно в Алупке?

- Там есть где остановиться. Товарищ снял комнату с видом на Ай-Петри. Между прочим, Меркуцио играет.

- Он в Алупке на гастролях?

- Он там меняет рубли на купоны, но не ломщик. А вообще в двух театрах играет.

На остановке у родничка не вышла.

- Сколько стоим? - спрашивают.

- Мы опаздываем. - Водитель лягнул колесо.

Куда опаздываем? Можно пересечь границу за сутки, а можно за полчаса.

Углубляюсь в кусты, слышу, ветка хрустнула, автолюбитель дружелюбно побрызгал под елочку.

- Сарай наш, - говорит, - завелся.

Присматривает, а может, разговор мой с барышней подслушал.

Дверь закрылась, водитель просит:

- Посмотрите, все ли есть.