Историческая личность   ::   Брэдбери Малькольм Стэнли

– Ты кормишь меня дерьмом, – говорит Мелисса Тодорофф, – ты хороший парень, но ты кормишь меня дерьмом.

Мелисса Тодорофф идет к двери, кое-как держа стакан с вином; она говорит:

– Я возвращаюсь на эту вечеринку и уж держитесь! – У двери она останавливается. – Мне все равно, что про тебя говорят твои друзья, ты хороший парень, – говорит она, – радикальный радикал. А если приналяжешь, так можешь стать радикально радикальным радикалом.

Говард еще некоторое время стоит в кухне, нарезая свой хлеб радушия. Затем, завершив долг гостеприимного хозяина, он возвращается на свою вечеринку. Она изменилась, ослабела в центре, активна на периферии. В гостиной, освещенной главным образом мигающими лампочками гирлянды на детской елке, – вялая сонность; там и сям лежат люди, переговариваясь в разнообразии интимности. В викторианской оранжерее спорадические ритмичные танцы; младшие преподаватели факультета прыгают и раскачиваются в густой полутьме. В столовой груды хлеба и сыра пребывают в полном небрежении; исполнять долг гостеприимного хозяина Говарду более не требуется. Вечерника явно переместилась – в укромные уголки, в верхнюю часть дома, в сад, быть может, даже в развалины за ним. Несколько человек движутся в холле; там, в холле, стоит фигурка в анораке и с большим оранжевым рюкзаком, из которого торчат различные большие предметы.

– Ну, я пошла, Говард, – говорит Фелисити Фий. – Кто-то там подвезет меня до Лондона. Я забрала все мои манатки.

– Увидимся в следующем семестре, – говорит Говард.

– Не знаю, увидишь ли ты меня в следующем семестре, – говорит Фелисити. – Ты же вроде со мной покончил.

– Встретимся на семинаре, – говорит Говард.

– Сомневаюсь, – говорит Фелисити. – Я сегодня сходила к профессору Марвину и попросила его перевести меня к другому преподавателю.

– Не думаю, что он это сделает, – говорит Говард, – после всех неприятностей с Джорджем Кармоди.

Фелисити смотрит на него; она говорит:

– Я правда не думаю, что тебе стоит становиться у меня на дороге. Я ведь не меньше всех других знаю, что произошло с Джорджем Кармоди. Ты задумал избавиться и от меня?

– Конечно, нет, – говорит Говард.

– Конечно, нет, – говорит Фелисити, – я знаю о тебе все.

– Что это значит? – спрашивает Говард.

– Я хотела помочь тебе, – говорит Фелисити. – Я хотела, чтобы ты признал меня.

– Ты мне очень помогла, – говорит Говард.

– Ладно, только для меня из этого ничего хорошего не вышло, так? – говорит Фелисити. – Ты выиграл, а я нет. Так что теперь оставь меня в покое.

– Оставлю, – говорит Говард.

– Не забудь, – говорит Фелисити. – Попрощайся за меня с Барбарой. Если сможешь ее найти.

Вечеринка теперь обходится без своего гостеприимного хозяина, став совершенно самодостаточной, как и положено хорошим вечеринкам; чуть позднее Говард спускается вниз в свой полуподвальный кабинет. Натриевый фонарь светит над верхом полуразрушенных домов, добирается до четких оранжевых узоров на стенах, до книжных шкафов, африканских масок. Улица безлюдна. Говард задергивает занавески.

– Так вот это место стольких побед, – говорит кто-то, спускаясь по лестнице.

– Все в порядке, Энни, – говорит Говард, – нас никто увидеть не может. Его здесь больше нет.

– А я бы, пожалуй, предпочла, чтобы он был, – говорит Энни Каллендар, входя в кабинет. – Критический глаз.

– Странно оказаться внутри? – спрашивает Говард.

– Да, – говорит Энни, – полагаю, мне следовало бы порыться в рукописи твоей книги.

– А ее тут нет, – говорит Говард, – она в типографии.

Попозже на подушках под Говардом Энни Каллендар говорит:

– Не могу не думать о нем там.