Из Записок   ::   Нушич Бранислав

А как ты любил, хороший человек? Встретил блондинку, брюнетку или шатенку, она улыбнулась тебе, ты ей сказал, что любишь ее, а она тебя, ты расспросил о ней, а она о тебе, и вы безумно влюбились и поженились! Ведь так было, правда? А знаешь, так же было и у твоего отца, и так же будет и у твоего сына!

А как ты был благороден, хороший человек? Эх, как… как и все! Делился, когда было чем, с нищими, утешал, кого нужно было утешать, плакал, где нужно было плакать, вздыхал, когда нужно было вздыхать. Ведь так было, правда? А знаешь, то же самое делал и твой отец, и то же самое будет делать и твои сын!

А как ты выражал свою радость, если тебе случалось радоваться?

Смеялся от души, так что челюсти от смеха сводило, в глазах вспыхивали искорки, всплескивал ты руками и бежал сообщить свою радость соседям и друзьям, а то, может, и угостить их. Помнишь, точно так же радовался и твой отец, и, поверь мне, точно так же будет радоваться и твой сын.

А разве ты иначе выражал свое горе? Сжималось твое сердце, слезы набегали на твои глаза, обвязывал ты черной лентой свою шляпу и то и дело вздыхал, а потом снимал черную ленту, так как проходило шесть месяцев со дня смерти милого тебе человека. А потом ты и петь начинал, так как проходил год со дня его смерти. А знаешь, говорят, точно так же выражал свое горе и твой отец, и точно так же будет выражать свое горе и твой сын!

Но зачем я заговорил об этом, разве смогу я пересказать всю твою жизнь? Она ведь такая большая, правда, не по содержанию, а по количеству дней, которые ты прожил, но разве кто-нибудь сумеет обо всем этом рассказать?

Помню, когда мы в шестом классе учили стилистику, наш учитель задал нам однажды сочинение на тему: «Что такое жизнь и чего человек должен добиваться в жизни?»

Все мы были прекрасные стилисты. Один из моих товарищей, например, умел очень хорошо подражать чужому стилю, и не только стилю, но и почерку. Ох, он в этом так преуспел, что даже правительство обратило на него внимание. А другой плохо понял назначение стилистики и впоследствии занялся малеванием вывесок. Кажется, это он на вопрос, поставленный учителем, написал в своем сочинении такой ответ:

«Жизнь – это проезжая дорога, строится она не добровольно, а по принуждению. Когда стоишь в начале пути, он кажется бесконечным, а после того, как пройдешь его, устанешь, и назад уже и идти неохота, недаром в народе говорится, что человек никогда не возвращается тем же путем. Пока дорога новая и ровная, на ней всегда много пешеходов и телег. Всех она выдерживает и никого не трясет. Но вот появляется на ней первая рытвина, затем другая, потом третья, где ее водой размоет, где колесами избороздят, где сама осядет. Ремонтируют ее, подсыпают гравий, но все это ей мало помогает. А уж когда совсем испортится, когда не останется на ней ни одного ровного места, когда продавят ей грудь, тогда и пешеходы, и телеги, и все, кого она носила на себе, обходят ее и ищут другую дорогу, по которой удобнее идти!»

Вот куда занесли меня мои размышления о жизни. Ой, ой! Сколько еще тут надо думать! Лучше уж запеть тот вальс, он ей так нравился. Когда я пою этот вальс, я вспоминаю ее прекрасные глаза и ее черные косы! Ла-ла-ла-ла-ла!.. Ла-ла!..

Двигайся, мельчайшая частица,

На мгновенье солнцем озаренная!



Змай



И вот я возвращаюсь в Белград!

Выпустили меня, помиловали!

Сколько раз за время этих долгих-долгих часов думал я о моем прекрасном Белграде.