Я хочу знать зачем   ::   Андерсон Шервуд

Как я уже сказал, мы добрались до Саратоги вечером и пошли прямо на ипподром. Билдед накормил нас на славу, устроил нам ночлег на сеновале над конюшней и обещал держать язык за зубами. Негры очень порядочные люди в таких делах, они не станут доносить на вас. Часто, убежав вот так из дому, вы можете встретить, белого, который внушит вам доверие, даже даст вам четверть или полдоллара, а потом пойдет и вас выдаст. Так поступают белые, но не негры. Им вполне можно довериться, они честнее с ребятами. Не знаю, почему.

В том году на состязания в Саратову съехалось много народу из нашего города - Дейв Уильямс, и Артур Малфорд, и Джерри Майерс, и другие. Немало было также людей из Луисвиля и Лексингтона, которых Генри Райбек знал, а я нет. Это были профессиональные игроки, как и отец Генри Райбека. Он букмекер*{Человек, принимающий заклады от публики на скачках и бегах} и большую часть года проводит на ипподромах. Зимой он тоже долго не засиживается дома, а ездит по разным городам и устраивает игру в "фараон". Он человек приветливый и щедрый и постоянно присылает Генри подарки: то велосипед и золотые часы, то костюм бойскаута, то еще что-нибудь.

Мой отец адвокат. Он порядочный человек, но зарабатывает немного и не в состоянии делать мне подарки; да я ведь почти взрослый, так что больше их и не жду. Он никогда не отзывался дурно о Генри, но отец Хенли Тарнера и отец Тома Тамбертона говорили своим мальчикам, что деньги, которые достаются таким путем, - грязные деньги и что они не желают, чтобы их сыновья росли среди игроков и прислушивались к их разговорам.

Все это правильно, и я полагаю, что люди эти знают, что они хотят сказать, но я не понимаю, при чем тут Генри или лошади. Поэтому-то я и пишу этот рассказ. Я в недоумении. Скоро я стану взрослым, и я хочу мыслить правильно и быть человеком в полном смысле этого слова, а на скачках, на Восточном ипподроме, я видел нечто такое, в чем никак не могу разобраться.

Что поделать, я помешан на породистых лошадях! И это у меня издавна.

В десятилетнем возрасте, когда стало ясно, что я вырасту высоким и не смогу стать жокеем, я чуть не умер от огорчения. Жил у нас в городе такой Гарри Хеллинфингер, сын почтмейстера, уже взрослый, но слишком ленивый, чтобы работать. Он предпочитал слоняться по улицам да издеваться над ребятами, то посылая их в скобяную лавку за буравом для сверления квадратных дыр, то придумывая другие подобные глупости. Он и меня разыграл: сказал, что если я съем половину сигары, то перестану расти и смогу стать наездником. Я послушался. Улучив минуту, я стащил у отца из кармана сигару и умудрился запихать ее в рот и разжевать. Потом меня невероятно тошнило, и пришлось даже вызвать врача, но вся затея оказалась ни к чему. Я упорно продолжал расти. Это была просто шутка. Я рассказал обо всем отцу, и он не выпорол меня, как сделал бы на его месте всякий другой.

Итак, рост мой не был остановлен и я не умер. Черт бы побрал все-таки этого Гарри Хеллинфингера! Тогда я стал мечтать, что стану конюхом, но и от этой мысли мне пришлось отказаться. Такую работу выполняют главным образом негры, и я знал, что отец никогда не разрешит мне заниматься ею. И спрашивать нечего!

Если вы никогда не были без ума от чистокровок, это потому, что вы никогда не бывали там, где их много, и не знаете их. Они прекрасны. Нет ничего более прелестного и чистого, полного огня и благородства, чем некоторые скаковые лошади. На больших конских заводах, раскинувшихся вокруг всего нашего Бейкерсвила, есть свои ипподромы, где рано по утрам тренируют лошадей. Тысячу раз вставал я до рассвета и шагал две-три мили, чтобы добраться туда.