Как соловей лета   ::   Ваншенкин Константин Яковлевич

Аннотация: Книга прозы известного советского поэта Константина Ваншенкина рассказывает о военном поколении, шагнувшем из юности в войну, о сверстниках автора, о народном подвиге. Эта книга – о честных и чистых людях, об истинной дружбе, о подлинном героизме, о светлой первой любви.

---------------------------------------------

Константин Яковлевич Ваншенкин

Как соловей лета



В детстве я жил в заводском поселке в Сибири. Наш двухэтажный бревенчатый дом стоял в последнем ряду, за ним тянулись только дровяные сараи, уборные, а дальше уже – тайга. Бывало, что волки подходили к самому поселку, я видел отпечатки их лап, огромные, расшатанные тем, что ступали они след в след. Однажды я проснулся ночью. Отец, видно, только что вернулся со смены. Он стоял у окна. На столе горела керосиновая лампа с высоким, сужающимся кверху стеклом. Вообще у нас было электричество, но его часто, когда попало, выключали, и лампа всегда была наготове.

– Слышишь? – сказал отец матери.

И тогда я тоже услышал далекий – я сперва подумал, что это заводской гудок, – вой.

– Да, да, – испуганно кивала мать.

А отец размял папиросу и начал прикуривать над ламповым стеклом. Я всегда удивлялся – как это у него выходит: фитилек далеко внизу, но отец усиленно чмокает губами, и на конце папироски просто из ничего возникает, разгораясь, красная земляничина.

Я дружил с братьями Узловыми – Юркой и Колей. Они жили в нашем доме, внизу. С Юркой мы вместе учились тогда в четвертом классе и сидели за одной партой. Мне было одиннадцать лет, ему четырнадцать, потому что на каждый класс он затрачивал по два года. Я помогал ему, как мог. У нас была учительница, местная, чалдонка, Ариадна Поликарповна, полная, статная и властная женщина. Помню, был как-то диктант. Она ходила по классу и, следя, чтобы не списывали, размеренно повторяла: «На плите стояла каструля».

Сперва я не обратил внимания, но когда она произнесла это слово дважды, я засомневался. Я был уверен, что нужно писать «ю», и подумал: «Нарочно сбивает», но она с такой убежденной твердостью в третий раз сказала «каструля», что я не смог заподозрить ее в столь низком коварстве и поверил ей. И я оказался прав – получил пятерку. Вернее, тогда не было пятерок, не было и отметки «отлично», тогда высшей оценкой было «очень хорошо» – «оч. хор.» Юрка получил «посредственно» – «посик», не потому, что написал «кастрюля», а потому, что, списывая у меня, допустил три ошибки.

А Юркиному брату Коле было уже шестнадцать, он работал слесарем на заводе. Он был степенный, спокойный, совсем взрослый парень. Я писал письма его девушке. У него была девушка, я ее никогда не видел, она уехала в город, и вот теперь они переписывались. Сперва Коля пытался отвечать ей сам, но у него ничего не получалось, он попросил меня и дал прочесть ее письмо.

В самом конце этого письма были слова, поразившие меня своей печалью и образностью. Там было написано: «Жду ответа, как соловей лета». В тех местах соловьев не было, я вообще не знал, где и как они проводят зиму, но очень уж отчетливо представил себе этого бедного соловья и эту девушку, которая с такой же тоской и надеждой ждет Колиного, а собственно, моего ответа.

Конечно, я догадывался, что она не сама придумала эти удивительные слова, но сладкая их сила от этого не уменьшалась. Я надеялся, что когда-нибудь тоже буду получать письма с такими словами. С тех пор прошло много лет, и я, конечно, получал много писем, и были среди них прекрасные, приносившие мне истинную радость, но ни в одном из них так и не было слов: «Жду ответа, как соловей лета».

На кухне у Узловых мы разогревали над плитой наши лыжи, перед тем как натереть их мазью, и, небрежно бросив их на снег у крыльца, легко надевали.