Кирза   ::   Чекунов Вадим

Вручение воинских проездных билетов и осмотр внешнего вида.

Хохлы сидят в самых обычных парадках.

Другие, настоящие, дембельские - заныканы в укромном месте где-то в военгородке. Скорее всего в чипке, у буфетчицы Любы.

Люба, добрая и толстая тетка лет пятидесяти, совершенно бескорыстно предоставляет "мальчишкам", как она нас называет, свою кладовку.

Непременный атрибут дембеля - кожаный чемодан-"дипломат". Худенький Мишаня Гончаров сидит прямо на нем, слегка раскачиваясь в стороны. Более солидные Кица и Костюк держат дипломаты на коленях.

Мишаня, закуривая по-новой, искоса поглядывает на меня. Наконец, не выдерживает:

- И тебе не западло вот в таком виде на дембель ехать?

На мне - шинель, которую относил обе зимы. Левая пола вытерта до рыжей проплешины ножнами штык-ножа.

Ремень простой, "деревянный", правда, расслоенный мной еще год назад. "Кожан" я отдал Кувшину - на днях он станет "черпаком", тогда и наденет.

Под шинелью у меня самое обыкновенное пэ-ша с одним-единственным значком - синим "бегунком".

На ногах - приличные еще, не в конец разбитые сапоги, не кирза даже, а юфть. Привезенные старшиной под Новый год с какого-то склада в Питере. До этого я полтора года отходил в тех самых, в карантине выданных кирзачах. Мой сорок восьмой размер не ходовой, замены найти оказалось не просто. Во что превратились те, первые сапоги - смешно вспоминать. Разве что веревочкой подошву не подвязывал…

Дипломата у меня нет. Все добро - мыльно-рыльные принадлежности, полотенце и пара книг, - уложено в обычный, затасканный слегка вещмешок. Его я выменял на значок "Отличника" у каптерщика "букварей".

Думаю, что ответить.

- То есть, как чмо я домой еду, ты считаешь? - спрашиваю Мишаню и спрыгиваю с подоконника.

Тот делает вид, что не услышал и заговаривает о чем-то с Костюком.

В сушилку заходит дежурный по роте, сержант Миша Нархов. Штык-нож болтается у него где-то возле колен. Головного убора нет, в руке - кружка с чаем. Нархов нашего призыва, но ротный связистов с увольнением "мандавох" затягивает.

Мише скучно. Во всей внешности сержанта читается только одно - "посмотрите, как я заебался".

Миша известен своим коронным портняжным "номером" этой зимой. На выданном нам пэша пять пуговиц со звездой. Бляхе ремня полагается быть между четвертой и пятой, нижней. Миша не поленился вырезать и обтачать шестую петлю и пришить еще одну пуговицу. Пересчитывать пуговицы никому в голову не пришло. Несколько месяцев он спокойно носил ремень бляхой книзу, но формально - над последней пуговицей. Пока матерый старшина все же не заподозрил подвоха и не пересчитал пуговицы. Миша не учел мелочи - нижняя пуговица у старого стирается бляхой до серого цвета. Она же у него было новая, золотистая.

Мы с Мишей в приятельских отношениях. Угощаю его сигаретой, и он, попеременно затягиваясь и шумно отхлебывая чай, принимается расхаживать по сушилке. На одном из крюков, вделанных в бетонный потолок, висят чьи-то постиранные брюки пэ-ша. Когда Нархов проходит под ними, влажные лямки задевают его голову. Сержант недовольно кривится и снова марширует от окна к двери, время от времени выглядывая к дневальному.

- Ну что, бойцы, - останавливается Нархов, наконец, возле хохлов. - При параде домой едем, а? После штаба - бегом к Любке?

Хохлы степенно улыбаются.

- Мы-то домой, а ты здесь вешайся! - огрызается Гончаров и кивает на меня: - Ты, вон, как этот вот поедешь, тоже небось:

- А что! - веселится Нархов. - Может, и поеду! Хули - альбома нет, впадлу было делать. Парадку тоже ни хуя не приготовил еще: Слушай, Бурый, а ты правда, что ли, в генеральской фуре дембельнуться собрался?

- Тебе не похую? - злится уже всерьез Гончаров. - В чем хочу, в том и еду!..

Нархов снова ходит туда-сюда. Штрипки брюк опять задевают его лицо.