Крошка Цахес, по прозванию Циннобер   ::   Гофман Эрнст Теодор Амадей

Окруженная горными хребтами, эта маленькая страна, с ее зелеными,

благоухающими рощами, цветущими лугами, шумливыми потоками и весело

журчащими родниками, уподоблялась — а особливо потому, что в ней вовсе не

было городов, а лишь приветливые деревеньки да кое-где одинокие замки, —

дивному, прекрасному саду, обитатели коего словно прогуливались в нем для

собственной утехи, не ведая о тягостном бремени жизни. Всякий знал, что

страной этой правит князь Деметрий, однако никто не замечал, что она

управляема, и все были этим весьма довольны. Лица, любящие полную свободу

во всех своих начинаниях, красивую местность и мягкий климат, не могли бы

избрать себе лучшего жительства, чем в этом княжестве, и потому случилось,

что, в числе других, там поселились и прекрасные феи доброго племени,

которые, как известно, выше всего ставят тепло и свободу. Их присутствию и

можно было приписать, что почти в каждой деревне, а особливо в лесах,

частенько совершались приятнейшие чудеса и что всякий плененный восторгом

и блаженством вполне уверовал во все чудесное и, сам того не ведая, как

раз по этой причине был веселым, а следовательно, и хорошим гражданином.

Добрые феи, живя по своей воле, расположились совсем как в Джиннистане и

охотно даровали бы превосходному Деметрию вечную жизнь. Но это не было в

их власти. Деметрий умер, и ему наследовал юный Пафнутий.

Еще при жизни своего царственного родителя Пафнутий был втайне снедаем

скорбью, оттого что, по его мнению, страна и народ были оставлены в столь

ужасном небрежении. Он решил править и тотчас по вступлении на престол

поставил первым министром государства своего камердинера Андреса, который,

когда Пафнутий однажды забыл кошелек на постоялом дворе за горами, одолжил

ему шесть дукатов и тем выручил из большой беды. «Я хочу править,

любезный!» — крикнул ему Пафнутий. Андрес прочел во взоре своего

повелителя, что творилось у него на душе, припал к его стопам и со всей

торжественностью произнес:

— Государь, пробил великий час! Вашим промыслом в сиянии утра встает

царство из ночного хаоса! Государь, вас молит верный вассал, тысячи

голосов бедного злосчастного народа заключены в его груди и горле!

Государь, введите просвещение!

Пафнутий почувствовал немалое потрясение от возвышенных мыслей своего

министра. Он поднял его, стремительно прижал к груди и, рыдая, молвил:

— Министр Андрес, я обязан тебе шестью дукатами, — более того — моим

счастьем, моим государством, о верный, разумный слуга!

Пафнутий вознамерился тотчас распорядиться отпечатать большими буквами

и прибить на всех перекрестках эдикт, гласящий, что с сего часа введено

просвещение и каждому вменяется впредь с тем сообразовываться.

— Преславный государь, — воскликнул меж тем Андрес, — преславный

государь, так дело не делается!

— А как же оно делается, любезный? — спросил Пафнутий, ухватил министра

за петлицу и повлек его в кабинет, замкнув за собою двери.

— Видите ли, — начал Андрес, усевшись на маленьком табурете насупротив

своего князя, — видите ли, всемилостивый господин, действие вашего

княжеского эдикта о просвещении наисквернейшим образом может расстроиться,

когда мы не соединим его с некими мерами, кои, хотя и кажутся суровыми,

однако ж повелеваемы благоразумием. Прежде чем мы приступим к просвещению,

то есть прикажем вырубить леса, сделать реку судоходной, развести

картофель, улучшить сельские школы, насадить акации и тополя, научить

юношество распевать на два голоса утренние и вечерние молитвы, проложить

шоссейные дороги и привить оспу, — прежде надлежит изгнать из государства

всех людей опасного образа мыслей, кои глухи к голосу разума и совращают

народ на различные дурачества.