Кровавая шутка   ::   Алейхем Шолом

То была компания товарищей, только что выпущенных из гимназии. Они праздновали окончание томительного гимназического курса и последнюю встречу перед тем, как разбрестись по университетам. Кто знает, придётся ли ещё встретиться когда-либо?

Прощальные тосты были часты и обильны. Юные лица раскраснелись, глаза потускнели, лбы покрылись потом.

- Ещё вина!

- Шампанского!

"Uuvenes dum summus" - в десятый раз затянул весёлый брюнет с розовыми щеками и живым взглядом...

И хор молодых голосов, нестройный, но звонкий, но звонкий подхватил:

Post jucundam juventutem,

Post molestan senectutem

Nos habebit humus1.

- Эй, Гершка, чего нос на квинту повесил? - обратился запевала к юноше, сидевшему одиноко в стороне, с опущенной головой.

- Оставь его, Гриша, - отозвался один из товарищей, - он уже готов! Лизнул здорово!

- Ты глуп! - отвечал Гриша. - Гершка не может быть пьян. Он принадлежит к нации трезвенников.

Гриша подошёл к Гершке и щёлкнул его по лбу. Тот поднял голову. В лице его не было ничего типичного для семита. Гриша гораздо более походил на еврея. Даже носом с горбинкой, этим наиболее ярким признаком семита, природа наделила русского Гришу, оставив еврею Гершке только глубокий, полный затаённой "еврейской скорби" взгляд...

- Что с тобой, Гершка?

Гриша подсел к товарищу и, наклонившись, участливо заглянул в его глаза.

Гершка пытался улыбнуться:

- Ничего особенного. Голова разболелась.

- Неправда. Ты чем-то озабочен. Я весь вечер слежу за тобой. Не пытайся меня обмануть: ведь я тебя, брат, хорошо знаю.

- Но если бы ты меня знал ещё лучше, то...

- Что тогда?

- Ты не задал бы мне этого вопроса. Знал бы и без того, что я не ровня вам и не могу веселиться наравне с вами.

- Почему?

Гершка усмехнулся и, ожесточённо жестикулируя, заговорил:

- Потому что вы веселитесь от души, всеми фибрами впитывая радость...

- А ты?

- А я... не могу... Не имею права. Между мной и радостью - стена. У меня свое memento mori2, я еврей.

- Какой вздор!

Гриша резко отодвинул стул.

- Я пытаюсь забыть, но не могу. А если и удастся забыть, кто-нибудь тотчас напомнит мне об этом.

Гриша снова подвинулся к товарищу:

- Гершка, ты жаловаться не можешь. Мы все твои товарищи...

- Кто говорит о тебе и товарищах? Но мир существует и за стенами гимназии. Есть люди на земле и кроме вас. А там - ад, о котором вы не имеете представления. Если бы ты побыл хоть год в моей шкуре, то понял бы, почувствовал бы...

Гриша задумался. Потом тряхнул копной густых чёрных волос.

- Знаешь ли, что я тебе скажу?

- Что?

- Давай меняться!

Оба расхохотались.

- Тебе легко шутить: тебя зовут Гришей, а не Гершкой...

- Давай меняться! - повторил Гриша серьёзным тоном.

Но Гершка продолжал:

- Если бы тебя звали Гершкой и тебя коснулся циркуляр о процентной норме...

- Не мели вздора... Какое отношение имеет к тебе процентная норма? Ведь у тебя золотая медаль.

- Грош ей цена! Мало ли медалистов осталось в прошлом году за бортом? Им пришлось продать последнюю пару штанов, чтоб сколотить деньги на душераздирающую телеграмму министру.

- Ну?

- Ну-ну.

- Что "ну-ну"?

- Дурень ты, вот что! Им даже не ответили. Помилуйте! "Жиды" осмелились телеграфно побеспокоить его высокопревосходительство! Какова наглость! Хорошо ещё, что их не засадили в узилище. Они отделались высылкой из города, потому что истёк срок их права на жительство. То же будет и со мной.

- Вздор! С тобой этого случиться не может: у тебя медаль!

- Мул длинноухий! Далась тебе эта медаль! Затвердила сорока Якова...

- Так вот, я и предлагаю тебе обменяться положениями.

- Экое несчастье: вы, русские, никак не можете понять нас!..

- Тьфу! С тобой не сговоришься. Даже в пот бросило.

Гриша вытер лоб и, смеясь, придвинулся к Гершке, схватил его руку:

- Выслушай Гершка: я серьёзно предлагаю тебе обмен.