Личная терапия   ::   Столяров Андрей

Она тогда работала на телевидении и время от времени делала передачи о современной науке. И вот однажды, когда она брала у меня какое-то интервью, она сказала: «Только, пожалуйста, не старайся говорить умно. Можешь молоть любую чушь, какую захочешь, но единственно – громко, уверенно, без всяких этих покашливаний и похмыкиваний. Никому не хочется возиться с монтажом передачи. Вырежут всех, и покажут того, кто говорит отчетливо и понятно». В этом совете была определенная мудрость. И если даже оставить в стороне телевидение с его странной спецификой, все равно – слушатели хотят, чтобы было отчетливо и понятно. Вот это «отчетливо и понятно» я и стараюсь им предоставить. Кроме того у меня есть еще одно небольшое достоинство. Я умею выразить сложную научную проблематику буквально двумя словами. При этом, в отличие от Авенира, я почти не употребляю терминологии, зато часто использую всякие образные и метафорические параллели. Слушателям почти всегда ясно, что я имею в виду. Для докладчика это действительно большое достоинство.

И все-таки меня это не слишком радует. Я бы предпочел, чтобы с докладом на конференции выступил Авенир. Даже несмотря на всего его очевидные недостатки. Просто у меня лично есть какой-то внутренний страх перед этим материалом. Я, конечно, неплохо знаю его, свободно ориентируюсь и даже имею уже определенные соображения, как это все можно красиво скомпоновать. Так, чтобы материал по-настоящему зазвучал «на голосе». И вместе с тем, поскольку большая часть разработки принадлежит именно Авениру, для меня существуют в ней некоторые смысловые громоздкости. Некоторые такие места, где я чувствую себя неуверенно. На конференции, насколько я понимаю, будут настоящие специалисты. Будут люди, способные «прозвонить» данную тему на всю ее глубину: от внятных тезисов, которые я, ладно, как-нибудь изложу, до самых истоков, где мысль еще практически не оформлена. Они сразу же нащупают слабые моменты концепции. Точнее – места, где докладчик слега поднырнул и теперь захлебывается. И если они начнут задавать вопросы, касающиеся именно этих моментов, я буду выглядеть фанфароном, который пытается скрыть пустоту за развесистыми словесами.

Вот что меня в первую очередь беспокоит. Правда, Никита с Авениром считают, что никто ничего серьезно щупать не будет. Это уже – потом, когда статья выйдет в сборнике. А «на голосе», ну – послушают, ну – зададут пару вопросов. Не беспокойся, вопросы мы организуем заранее. Никита клянется, что я получу их уже нынче вечером. Таким образом на подготовку ответов у меня будет целых два дня.

– Тебе двух дней хватит? В крайнем случае проконсультируешься у меня или у Авика. А зададут эти вопросы, и – лимит времени будет исчерпан. Хочешь – не хочешь, переходи к следующему докладу.

Никита, разумеется, прав. Никита всегда прав в том, что касается организационных моментов. Он такие моменты просто мозжечком чувствует. Спорить с ним бесполезно, и, поколебавшись для видимости, я соглашаюсь. Правда, какой-то осадок у меня все равно остается. Какое-то смутное ощущение, что я ступаю в трясину, которая может засосать с головой.

Тем не менее, я отчаянно машу рукой – ладно. Авенир шумно вздыхает и с треском переламывает авторучку. Ему, видимо, очень не хочется самому вылезать на трибуну. А Никита удовлетворенно хмыкает и потирает ладони.

Глаза у него блестят.

– Ну, вот и хорошо, – радостно говорит он. – Вот и хорошо, значит – проехали. А теперь давайте решим, где следует остановиться.

В коридоре, уже у лестницы, ведущей к выходу, меня перехватывает Ромлеев.