Любовь и смерть Геночки Сайнова   ::   Andrew Лебедев

На ней было облегающее по фигуре черное пальто с воротником из чернобурки. К груди она прижимала футляр…

Одной рукой Алексей держался за поручень, а другой нежно поддерживал ее гибкую черную суконную спину.

Вблизи ее глаза были еще прекраснее, чем виделись, чем вожделелись из четвертого ряда партера.

Она взметывала вверх длинные ресницы и ужалив, мгновенно прятала… Серые…

Серые глаза.

Филолог Леша Коровин подумал…

Les yeux bleu – ses des amoureus

Les yeux noir – ses des kannart

Les yeux maroux – ses des couchon

Les yeux verts – ses des viper*

У нее – серые…

Les yeux grees – ses des valise** * Голубые глазки – у влюбленных Черные глазки у канареек Карие глазки – у поросят Зеленые глазки – у змейки (французская детская считалочка) ** Серые глазки у футляра (фр.) Подумал и фыркнул – не удержался…

– Чему вы? – спросила она – У футляра, вернее у той, что держит в руках футляр – серые глаза…

– Разве это смешно? – удивилась она.

– Все дело в нюансах формы, – ответил Алексей.

В тот вечер они подружились.

Он произвел на нее необходимое впечатление.

И залогом – были ее адрес и телефон.

Улица Чайковского дом 38…



272 – 65 – 15

… Во второе их свидание он сострил – улицу себе специально подбирали, по профессиональному признаку?

Оказалось же, что Чайковский здесь совсем не из той оперы… Не тот, чей первый концерт для фортепьяно Ван Клиберн играл, а тот, который с Желябовым да с Петром Лавровым в царя бомбу кидал…

Алексея беспокоил вопрос – достанет ли ему денег на то, чтобы достойно ухаживать за Верой. Он нервничал. И нервозность свою прятал за балагурством.

А потом, вдруг, начинал нервничать – не кажется ли он ей болтуном?

Опасения его были не напрасными.

Третьего свидания он не добился.

И он не понимал.

Почему?

Он караулил ее возле филармонии, выглядывая из-за угла, с кем она пойдет к метро, к кому сядет в машину…

Он звонил по телефону 272-65-15 и нажимал на рычажок, когда трубку брала не она…

А когда брала она, затаив дыхание, молчал…

Он не догадывался, что тонкая, обладающая обостренным нервом скрипачка Вера Гармаш страстно желала получать не из того капитала постоянства и серьезности намерений, что предлагал ей он, но мечтала об иных радостях, что питались ценностями совершенно противоположными постоянству – она вожделела острых замираний под сердцем, страстей навзрыд, мгновенного озарения счастьем с последующим желанием отравиться, того – что дают отношения с красивыми и успешными мужчинами… С теми, которые до смерти влюбляют в себя, а потом безжалостно бросают… …

Алексей не понимал.

Почему?

А она не желала объяснять.

Ей было скучно. …

Он мечтал о тихом счастье.

А она мечтала о сильных страстях.

Они не складывались в пару.

Они не совпадали выпуклостями и вогнутостями своих душевных устройств…

И это вызывало страдания.

По-крайней мере, у одного из них.

Алексей влюбился в Веру.

Он мечтал о ней, как о своей девушке, мечтал о ней как о жене, представляя ее в своей квартире, представляя ее с их ребенком у ее груди.

Он влюбился и был несчастен не получая Веру в свои объятия.

А она, а она страдала по красавцу Вадиму Юрьевичу, который то подбирал ее, то бросал, то подбирал, приласкав, то снова безжалостно вышвыривал ее из своей красивой жизни, помучив, вдоволь поторкав ее симпатичной мордашкой о столешницу условного жизненного стола… Но она была счастлива этим унижениям, когда Вадим Юрьевич бил ее мордашкой об стол, потому что порою, бывало, за этим столом они и пировали.