Лукреция   ::   Шекспир Уильям

Томился тем, что счастья не достиг, Но все-таки покуда не сдавался И с негой бесконечной любовался Под нежной кожей жилок синевой, Кораллом губ и шеи белизной.

Как лев играет с жертвою в пустыне И не спешит терзать добычу он, Так медлит нерешительный Тарквиний, Как будто пыл глазами утолен. Он совершенно, впрочем, не смирен И вздох желанья подавить не в силах... И снова кровь неистовствует в жилах.

Как яростных наемников орда Злодейски грабит мирное селенье, Насилует и губит иногда Детей и матерей без сожаленья, Так рвется кровь злодея в наступленье, А сердце гул тревоги захлестнул, Оно войска толкает на разгул.

И сердце будит взоры барабаном, А взоры отдают руке приказ, И дерзкая рука за талисманом В атаку устремляется тотчас На грудь, открытую для жадных глаз... И кровь ушла сквозь жилки голубые, И побледнели башенки пустые.

Кровь хлынула в таинственный покой, Где госпожа властительная дремлет, Напомнить об осаде роковой: И вот уж сердце тайный страх объемлет, Открыв глаза, она с тревогой внемлет, Встречает, взор беду со всех сторон: Он факелом чадящим ослеплен.

Бывает так, что женщина кошмаром Во тьме ночной от снов пробуждена: Ей призраки почудились, недаром Трепещет от волнения она... О ужас беспредельный! Так полна Лукреция и страха и печали: Пред ней живые призраки предстали.

Она дрожит, вся с головы до ног, От страха, как подстреленная птица... Видений фантастических поток Пред ней в тумане пенится и мчится: Он лишь в уме расстроенном родится! Непослушаньем глаз ум разъярен, И тайный ужас в них вселяет он.

Уже рука на грудь белее снега Легла, как разрушительный таран, И сердце, утомленное от бега, Уже на грани гибели от ран... Злодей готовит штурма ураган: Не жалость в нем, а яростное пламя... Прорвался враг, и город взят войсками!

Сперва язык трубою громовой Противника зовет к переговорам, Но бледный лик над простынь белизной Ответствует презреньем и укором... Молчит Тарквиний, он не склонен к спорам! Она упорствует: "Как он посмел? И в чем источник этих страшных дел?"

Он отвечает: "Твой румянец алый! Ведь даже лилия пред ним бледна И роза от досады запылала... Лишь в нем и заключается вина! Моя душа решимости полна Взять замок твой! Сама ты виновата, Что предали тебя твои солдаты!

Но ты меня напрасно не кляни: Здесь красота расставила капканы... Тебя во власть мае отдали они, Чтоб мог я наслаждаться невозбранно. Я к цели шел с могуществом титана: Хоть разум вожделенье сжег дотла, Но вновь желанье красота зажгла!

Я знаю, что меня подстерегает, Я знаю, что шипы - защита роз, Что пчелы жалом мед свой охраняют... И без сравнений ясен тут вопрос. Но я горю, я не боюсь угроз. Желанье жжет - подобно всем влюбленным, Оно не повинуется законам!

Я в глубине души уже постиг То зло, тот стыд, ту скорбь, где я виною, Но зов любви всевластен и велик, Желанье к цели ринулось стрелою... Пусть слезы взор мне застилают мглою. Пусть ждут меня презренье и вражда Я сам стремлюсь туда, где ждет беда!"

И вот уж меч в руках его блистает... Так сокол, совершающий полет, Малютку птичку тенью крыл пугает, И клюв искривленный добычи ждет. Разящий меч Лукрецию гнетет Она угроз Тарквиния страшится; Так бубенцом пугает сокол птицу.

"Ты нынче в ночь моею стать должна! Сопротивленье одолеет сила... А нет - убью! Скажу - во время сна, Узнав, что ложе ты с рабом делила. И честь твою с тобою ждет могила! Убив раба, в постель к тебе швырну, Чтоб людям доказать твою вину!

А муж твой будет жить, узнав презренье, Всем светом заклейменный с этих пор...