Миллионы   ::   Арцыбашев Михаил

Мижуев мрачно окинул взглядом смеющиеся лица и нахмурился. Все стали серьезны, и Мижуев, поймав это мгновенное угодливое превращение лиц, насупился еще больше. Дикое желание, так часто приходившее ему в голову, поднялось в нем: захотелось крикнуть на них, толкнуть кого-нибудь ногой, ударить...

"А!.. Вам нравится все, что я ни скажу?.. Хоро-шо-о..." - загорелись у него в мозгу бешеные слова, но он промолчал, уныло и беспомощно опустив глаза.

- Нет, что ж ты так!.. Ты посоветуй! - кокетливо приставала Мария Сергеевна, и Мижуев почувствовал, что пристает она уже только затем, чтобы никто не заметил того, что с паническим страхом она угадывала в нем.

Тогда стало жаль ее, и это согрело Мижуева. Только еще унылее и бессильнее стало в душе.

- Возьми ту, что с синей лентой... Она больше всего идет тебе, грустно сказал он.

- Разве! - радостно улыбнулась ему Мария Сергеевна.

Она подняла обе руки к голове, и изогнувшаяся спина ее под белой кофточкой вдруг обнаружилась, как голая, мягкая и выпуклая. Тот приказчик, у которого были лаковые ботинки на пуговицах, скользнул по ней робко-похотливым взглядом и вдруг встретился глазами с Мижуевым. Мгновенно он завял, личико его померкло и покрылось жалкой маской угодливости и страха.

"Гад!" - подумал Мижуев, с внезапно вспыхнувшим брезгливым гневом, и тяжело уперся ему в лицо неподвижными глазами.

Приказчик весь съежился и стал как-то тоньше и меньше. Мижуев смотрел, а тот не смел отвести взгляда. Почти целую минуту продолжалась эта странная, жестокая игра, доставлявшая Мижуеву болезненное наслаждение. Видно было, как задрожала коленка приказчика, обтянутая узкими брючками.

"А, впрочем, что ж... - с прежней унылой тоской подумал Мижуев. - Если бы я был приказчиком, а он миллионером, и эта, и другие такие же принадлежали бы ему, а я смотрел бы на них исподтишка, как раб!.." Мижуев отвел глаза. Ему стало противно все: и эта пресмыкающаяся перед ним дрянь, и он сам, похожий на какого-то божка, и эта женщина, вчера оскорбленная грубым словом и готовая броситься в воду, а сегодня опять увлеченная до самозабвения убогой забавой бросания денег.

- Ты скоро?.. Идем... - сказал он, поднимаясь.

- Я готова уже. Я выбрала! - заторопилась Мария Сергеевна. - Вы пришлите эту... нет, нет, вот ту... с голубой! - бросала она, беспокойно оглядываясь на Мижуева, черной массой стоявшего в освещенных дверях.

- Пойдем, посидим в сквере, - сказала она, когда вышли на солнце и со всех сторон охватил их теплый чистый воздух и веселый шум.

- Хорошо, - безразлично согласился Мижуев.

Они уже перешли улицу, лавируя между экипажами, когда кто-то громко окликнул Мижуева.

- Федор Иванович! Подождите!

У тротуара остановился красный, весь блестящий, точно вымытый автомобиль, и из-за трех дам, похожих на букет кружев и цветов, высовывался и махал палевой перчаткой сияющий белоснежный господин.

- Теодор!.. Тебя зовут... Пархоменко... - тронула Мижуева за рукав Мария Сергеевна и за него улыбнулась, кивая головой белоснежному господину.

Пархоменко выскочил из Откинутого кресла и дробно подбежал к Марии Сергеевне, своей белой, пробитой кулаком шляпой высоко отмахнув в воздухе.

- Мария Сергеевна, прелестная!.. А я вас искал по всему городу! кричал он.

- Разве?

Изогнутая ручка Марии Сергеевны кокетливо прижалась к его губам. Она засмеялась. Дамы в автомобиле кивали ей шляпами, сияющий Пархоменко хохотал, загораживая всем дорогу, автомобиль сверкал, все оглядывались на них. Казалось, что весь город, солнце, горы и цветы засветились, засверкали и засмеялись только для них. Чахоточный поп, еле протащивший мимо свою рясу, позеленевшую, словно от тоски, посмотрел большими блестящими глазами и тоскливо стушевался, точно растаял в блеске и веселье толпы.