Минус   ::   Сенчин Роман

Я знаю: обратно вернуться нельзя, наш переезд вынужденный, мы почти беженцы, и мне нужно искать равносильную замену той жизни, тому миру, что был до Минусинска. Ближайший город - столица Хакасии Абакан. Каких-то двадцать пять километров отсюда. И он очень похож на родной мне Кызыл, даже многие здания - драмтеатр, дворец правительства, универмаг - почти такие же, видимо, строили их, оба республиканских центра, по одному плану; и люди тоже похожи.

При первой возможности я езжу туда. Там у меня есть подобие друзей, там мне нравится, становится почти уютно... Да, странно, но я чувствую себя в своей тарелке в городе, расположенном в скудной степи, где самые старые здания - годов пятидесятых, где во всем чувствуется Азия и беспокойство сплетения нескольких разных народов, разных культур.

Я бы переехал в Абакан, конечно, будь у меня возможность. Но в сонном, пресном Минусинске есть работа, какое-никакое, но жилье, рядом в деревне родители...

Занятый мыслями, я машинально дошел до знакомой избушки на улице Красных партизан (бывшая Александра Второго, как значится на указателе первого дома). Постучал железным кольцом-ручкой в калитку. Залаяла собака, прыгая по двору и звякая цепью. Собака крупная и злобная, ей есть что охранять. По крайней мере пяток бочек со спиртом, из которого делают знаменитое на весь город самопальное пойло - цыганку, двенадцать рублей за пол-литра. Баснословно дешево и вроде безвредно - о серьезных отравлениях я не слышал, а похмелюга не сильнее, чем от обычной водки.

- Кто там? - сипят с крыльца.

- За топливом, - привычно отвечаю. - Есть, нет?

Притихшая было собака от моего голоса снова заходится в лае, бросается яростно на ворота.

- Ну тихо, тихо, - беззлобно велит ей хозяин, идя к калитке. - Перестань ты, ну...

Калитка приоткрывается, два острых глаза бегло, профессионально оглядывают меня. Я протягиваю бутылку.

- Сколь?

- Полную, - отвечаю.

Пока хозяин занят наполнением тары, насчитываю тридцать шесть рублей. В основном - монеты. Хм, психологически верно проведена эта деноминация: людям легче расставаться с пятирублевиками, рублевиками, когда они в виде монет, а бумажные деньги, тем более когда они "тысячи", вроде как солиднее, и тратить их жальче. Но это, конечно, мелочи, главное - чтоб они были, чертовы деньги, а в каком виде, дело пятое...

Горсть монеток в обмен на тяжелый, залитый под завязку цыганкой полуторалитровый баллон. Неплохо. После спектакля, убрав декорации со сцены и дождавшись, когда театр опустеет, спокойненько разопьем под простенькую закусь и такую же простенькую беседу. Чего еще ждать и хотеть от вечера, когда башлей только на это, да и сил и фантазии на большее, честно говоря, нет.

3

Кто вызывает сочувствие, так это дядь Гена, наш водитель. Уж кому-кому, а дядь Гене спектакли как кость в горле. Мается он - заплакать тянет. Раз по двадцать заходит в брехаловку, смотрит на часы на стене, сверяет со своими, что на руке, садится и медленно выкуривает сигарету, потом снова уходит, проверяет исправность автобуса, возвращается, дремлет в уголке или зачищает наждачкой свечи зажигания, которых у него всегда полны карманы.

Как только появляются первые признаки окончания спектакля, дядь Гена уже в "ПАЗе", он готов, он рвется в путь. У него два вечерних развоза. Первый актеры, второй - цеховые рабочие (костюмерши, парикмахерши, монтировщики, реквизиторы). Его трудовой день обыкновенно заканчивается где-то в полночь.

Сегодня мы слегка облегчаем его участь - мы доберемся до дому своим ходом, - решили не спеша посидеть. Предупредили дядь Гену заранее, тот понимающе подмигнул: "Давайте, дело", - и тревожно покосился на пребывающего третий час в ступоре режиссера Дубравина.

Конечно, переживать, волноваться нелишне, особенно режиссеру, только так, как наш Дубравин, это уж перебор.