Мой мальчик   ::   Хорнби Ник

В школу он пришел рано, зашел в свой класс и уселся за парту. Здесь он был в относительной безопасности. Ребята, которые приставали к нему накануне, видимо, были не из тех, кто приходит в школу ни свет ни заря; сейчас они, наверное, где-нибудь курят, колются и насилуют женщин, мрачно подумал Маркус. В классе сидела еще пара девочек, но они на него внимания не обращали, если, конечно, взрывы смеха, донесшиеся до Маркуса, когда он доставал из портфеля учебники, не относились к нему.

А что тут смешного? Вообще-то, ничего, если только ты не из тех, кто вечно ищет, над чем бы посмеяться. К сожалению, по опыту он знал, что большинство детей относятся именно к этой категории. Они рыщут по коридорам, как акулы, но высматривают не добычу, а дурацкие штаны, дурацкие стрижки, дурацкие кеды — словом, все то, что приводит их в дикое возбуждение. А так как он вечно носил то дурацкие кеды, то дурацкие штаны (ну а стрижка-то у него была дурацкой по жизни), то ему не приходилось прикладывать особых усилий, чтобы довести их до исступления.

Маркус знал, что он не такой, как все, и что в этом частично виновата его мама, которая тоже была не как все. Но она этого просто не понимала. Она не уставала повторять, что только глупые люди судят о других по одежде и прическе; она не давала ему смотреть низкопробные передачи, слушать низкопробную музыку и играть в низкопробные компьютерные игры (а низкопробными она считала все игры), а значит, если ему хотелось заняться хоть чем-то, что делают все нормальные дети, ему приходилось спорить с ней часами. Обычно он эти споры проигрывал, но она так здорово спорила, что ему даже не было обидно. Она могла объяснить, почему для него гораздо лучше слушать Джони Митчелл или Боба Марли (двух ее любимых исполнителей), чем "Снуп Догги Догг", и почему гораздо важнее читать книги, чем играть на видеоприставке, которую ему подарил папа. Но ребят из школы он не смог бы в этом убедить. Если бы он заявил Ли Хартли, самому большому и задиристому парню из тех, которого он встретил вчера, что ему не нравится группа "Снуп Догги Догг", потому что она проповедует неуважительное отношение к женщинам, Ли Хартли показал бы ему средний палец и обозвал по-обидному. В Кембридже все было не так ужасно, потому что там было много ребят, не созданных для школы, и куча мамаш, воспитавших их такими, а в Лондоне все по-другому. Дети были грубее, злее и нетерпимее, поэтому Маркус думал, что, если уж мама перевела его в другую школу только из-за того, что нашла работу получше, ей надо иметь совесть и прекратить вести с ним все эти душеспасительные беседы.

Дома, слушая Джони Митчелл и читая книги, он чувствовал себя вполне нормально, но в школе это ему совсем не помогало. Смешно, ведь принято считать, что если ребенок читает дома книжки, то в школе это должно сослужить ему хорошую службу. Но все выходило как раз наоборот: он понимал, что не такой, как все, поэтому вечно волновался и просто чувствовал, как от волнения уплывает ото всех и вся, от своих одноклассников, учителей и уроков.

Не то чтобы во всем была виновата мама. Странным его делали подчас не конкретные поступки, а сама натура. Взять, к примеру, пение… Когда же он в конце концов перестанет напевать вслух? У него постоянно крутилась в голове какая-нибудь мелодия, но порой, когда он волновался, эта мелодия изливалась наружу. Он просто не чувствовал грани между внутренним и внешним миром, потому что для него ее не существовало. Например, когда теплым днем плаваешь в бассейне с подогревом, а потом выходишь из воды, то не чувствуешь, что вышел: температура внутри и снаружи одинаковая; то же самое происходило и с пением.