На службе у олигарха   ::   Афанасьев Анатолий Владимирович

– Бизнес, уверяю вас, требует не меньшего таланта и творческих усилий… Кстати, я с вашими сочинениями не знаком, полагаюсь на мнение Гарика. Хочу предупредить: от своих сотрудников я требую полной отдачи. Так что придётся попотеть. Я человек занятой, не всегда распоряжаюсь своим временем, как того хотелось бы, поэтому вы, Виктор, должны быть постоянно на расстоянии вытянутой руки, если я понятно выражаюсь… Какой сегодня день?

– Пятница, – ответили мы с Гарием Наумовичем.

– Правильно. Значит, завтра в половине десятого жду у себя на даче. Гарик объяснит, где это. С ним же будете решать все бытовые вопросы. Если…

Он не договорил – зазвонил один из телефонов на столе, позолоченный, с перламутровой трубкой. Оболдуев некоторое время слушал молча, хмурясь, потом недовольно буркнул:

– Хорошо, подготовьте документацию, сейчас буду.

Обернулся к Гарию Наумовичу:

– Поедешь со мной, придётся кое-кому прочистить мозги.

У меня спросил:

– Тебя как зовут, напомни, писатель?

Я сказал: Виктор Николаевич. Магнат протянул руку.

– Правильно. Значит, Витя, до завтра. Постарайся не опаздывать. Не люблю.



Глава 3 У друга в редакции

Недолго думая, я поехал к Владику Синцову, в «Вечерние новости». Мы вместе учились на журфаке, когда-то дружили, делили хлеб-соль. До сей поры поддерживали приятельство и иногда оказывали друг другу мелкие услуги. Нас связывала ностальгия по беззаботным студенческим временам и кое-что ещё, о чём сказать нельзя, чему не учат в школах… Владик не одобрял моё затянувшееся писательство, не приносившее ни доходов, ни славы. Сам он сделал приличную карьеру в журналистике и сейчас процветал, входя в совет соучредителей крупного информационного агентства. Кроме того, заделался политологом и даже вёл еженедельную (правда, ночную) программу на кабельном канале. Приглашал и меня пару раз и за каждое выступление платил двести долларов, из рук в руки, минуя всякую бухгалтерию. Он был хорошим парнем, нежадным, весёлым, всегда готовым посочувствовать чужой беде. Конечно, поварившись несколько лет в адовом котле, да ещё соприкасаясь с политическим бомондом, Владик волей-неволей перенял характерные черты интеллектуальной деградации, но в этом было больше актёрства, чем истинной сути. К примеру, мог некстати зайтись ужасным визгливым смехом, как Починок, либо изрекал сентенции с грозным рыком, подражая удалившемуся на покой Борису, но внутри – уж я-то точно знал – по-прежнему оставался добрым, задумчивым человеком, с которым мы когда-то проводили целые ночи в блаженных беседах за бутылкой портвешка.

Я приехал к нему, чтобы получить информацию.

И я её получил. Услышав, о какой акуле идёт речь, Владик увёл меня из своего кабинетика, напоминавшего небольшой склад макулатуры, в нижний буфет, где подавали наисвежайшие бутерброды, прекрасный кофе с пенкой и бочковое немецкое пиво. Я пожалел, что за баранкой, а то бы тоже заправился кружечкой-другой. Мы устроились в уголке, но разговор то и дело прерывался. Владика окликали знакомые, и по тому, как с ним здоровались и как он отвечал, можно было легко догадаться, кто какое занимает положение в здешней иерархии. Я рассказал, что Боров предложил мне работу, но какую – не уточнил, и как Владик ни допытывался, всё равно темнил, неизвестно почему. Только намекнул, что работёнка клёвая, высокооплачиваемая и перспективная.

– В чём перспектива? – поймал меня на слове Владик.

– С допуском в святая святых. Завтра поеду к нему на дачу.

– В Барвиху?

– Нет, в Звенигород.

– Иди ты?! – Владик поперхнулся пивом. – Там же у него все домочадцы. Можно сказать, семейное логово.

– Да, так и есть. – Я скромно потупился.