Наш дружеский хлам   ::   Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович

Голубчиков долго не может прийти в себя от удивления и время от времени повторяет: «Скажите пожалуйста!»

— А ведь нельзя сказать, чтоб глупый человек был! — говорит Генералов.

— Ничего особенного, — возражает Рылонов.

— Все около свечки летал!

— А главное, то забавно, что свечку-то нашу сальную за солнце принимал…

— Ан и обжег крылышки!

— Ах, господа, господа! Как знать, чего не знаешь! Как солнышка-то нет, так и сальную свечку поневоле за солнце примешь! — говорит Голубчиков, впадая, по случаю превратности судеб, в сугубую сентиментальность.

— Все, знаете, какого-то смысла искал…

— Даже в нашей канцелярской работе…

— Смешно слушать!

— Всех столоначальников с ног смотал!

— И что, например, за расчет был ссориться с Забулдыгиным? — продолжает Голубчиков, — решительно не могу понять! Я сам вот, как видите, не раз ему говорил: «Да плюньте вы на него, Николай Иваныч!» Так нет, куда тебе. «Плюнуть-то, говорит, я на него, пожалуй, плюну, только ведь и растереть потом надо, ваше превосходительство!»

— Ан вот и растирай теперь!

— Грани теперь в Питере мостовую, покуда приличное место отыщешь…

— Это, как по-нашему говорится: cherche -замечает командир.

— А плюнул бы, так и все бы ладно!

— Оно конечно, ваше превосходительство, что лучше плюнуть, но ведь, с другой стороны, и сердце иногда болит! — возражает статский советник Генералов.

— И ой-ой, еще как болит! — развивает Иван Фомич.

— И все-таки плюнуть! — упорствует Голубчиков, — да помилуйте, господа, что ж это за ребячество! Ну, вы представьте себе, например, меня: ну, иду я по улице и встречаю на пути своем неприличную кучу… Неужели я стану огрызаться на нее за то, что она на пути моем легла? нет, я плюну на нее и, плюнувши, осторожно обойду.

— Нет-с, ваше превосходительство, я насчет этого не могу пристать к вашему мнению, — возражает Иван Фомич, — конечно, на кучу, так сказать, неодушевленную и, следовательно, не своим произволом накиданную, сердиться смешно, но в овраг ее свалить все-таки следует-с.

— А если овраг уж завален?

— И, ваше превосходительство! в губернском городе чтоб не нашлось места для нечистот! — да это боже упаси!

— А я все-таки продолжаю утверждать, что следует плюнуть, и больше ничего!

— Нет, вы мне объясните, за что они передрались? — спрашивает Генералов.

— Да верно ли это?

— Ты, генерал, не соврал ли?

— Ведь ты, ваше превосходительство, здоров врать-то!

— Помилуйте-с, сейчас из клуба-с; Забулдыгин сам всем рассказывает!

— Чай, шампанское на радостях лакает?

— Не без того-с.

— Ну, значит, крупно наябедничал!

— А жаль молодого человека. Еще намеднись говорил я ему: «Плюньте, Николай Иваныч!» — так нет же!

Для объяснения этой сцены считаю не излишним сказать несколько слов о Шалимове и Забулдыгине.

Шалимова мы вообще не любили. Человек этот, будучи поставлен природою в равные к нам отношения, постоянно предъявлял наклонности странные и даже отчасти подлые. Дружелюбный с низшим сортом людей, он был самонадеян и даже заносчив с равными и высшими. К красотам природы был равнодушен, а к человеческим слабостям предосудительно строг. Глумился над пристрастием генерала Голубчикова к женскому полу, хотя всякий благомыслящий гражданин должен понимать, что человек его лет (то есть преклонных), и притом имеющий хорошие средства, не может без сего обойтись. Действия Забулдыгина порицал открыто и (что всего важнее) позволял себе разные колкости насчет его действительно не соответствующего своему назначению носа. Вообще же видел предметы как бы наизнанку и походил на человека, который, не воздвигнув еще нового здания, желает подкопаться под старое. Желание тем более пагубное, что в последнее время уже неоднократно являлись примеры исполнения его.