Не самый тяжкий день   ::   Кондратьев Вячеслав Леонидович

- За что благодарить, подумаешь, какое дело - котелок каши,- сказала она, окинув сержанта настороженным взглядом.

- Что-то неласковая у тебя землячка, Мачихин,- обиженно произнес тот.

- У тебя поумней слов не нашлось? На фронт же двигаются. Так ведь, Катя?

- Каждую ночь команды ожидаем. Сколько верст-то до передовой?

- Близко она, Катя. Верст двенадцать... Ну, ты расскажи, письма-то из дома получаешь? Я уж три месяца от женки - ничего.

- Получаю, дядя Федор. Последнее, когда в госпитале лежала. Беспокоится мама обо мне очень, особо после того, как на Зину похоронка пришла. Вы уж отпишите ей, что живой-здоровой меня видели.

- Конечно, отпишу, Катя, а как же... А что с отцом твоим, что об остальных пишет?

- Много похоронок в нашу деревню идет. А вот на кого, не писала, только про Зину...

- Очень Зинушку жаль...- горестно покачал головой Мачихин. - Помню ее, боевая девчоночка была, озорная... А вот Оля вроде тихоня, молчунья. А она как?

- Про нее не знаю я,- ответила Катя, но как-то уклончиво, отвернув глаза.

- Вообще-то, не бабье дело - война,- после некоторого раздумья сказал Мачихин.- Ваше дело все же рожать.

- Не то вы говорите, война же,- торопливо возразила она.

- Ну и что война? Самое то я и говорю, Катя-Катерина,- убежденно произнес он.

- Ладно, не будем об этом, дядя Федор. Рада я очень, что вас повстречала. Часть-то наша только сформирована, еще не подружилась ни с кем, а с вами, как с родным, поговорить можно.

- Ты и говори, Катюша, говори... Что, сержанта стесняешься? Так он в сторонку отойти может. Верно, сержант?

- Пожалуйста,- поднялся тот не очень-то довольный и отошел в конец полянки.

- Ну, говори, Катюша.

- Да не знаю как и сказать? Что-то страшно мне на фронт идти.

- По второму разу завсегда страшней, Катя, но ничего, надо на лучшее надеяться. Ты при полку связистка-то?

- При полку.

- Ну это, значит, не самый передок. При полку полегче, чем при роте-то или батальоне.

- Расстроила меня мать письмом своим... Непонятное письмо какое-то. Жалко мне ее очень.

- Ну, об этом раньше надо было, Катюша, думать, когда в армию рвалась.

- Тогда не думала, а сейчас сердце разрывается. Она же такое мне написала! Такое!

- Чего же она могла такого тебе написать? - удивился Мачихин.

- Не могу я вам сказать, не могу... Только после этого письма я сама не своя.- В голосе Кати чувствовалось смятение, но расспрашивать больше Мачихин не стал - не хочет или не может девчонка говорить, чего уж тут.

Вынул Мачихин махру, долго крутил самокрутку, долго чиркал кресалом, пока не выбил огонь и не прижег цигарку.

- Не нравится мне ваш сержант, дядя Федя. Обглядывает всю, будто раздевает. У нас такие свои есть. Надоело,- махнула она рукой.

- Что ж, такое ты тоже должна была знать, чай, не маленькая, каково бабе среди мужиков жить,- с горечью сказал Мачихин.

- Много вы от меня хочете, дядя Федор. Девчонкой же была совсем, только восемнадцать исполнилось. Ни о чем таком я тогда не думала, я Родину защищать хотела.

- Родину защищать? - проворчал Мачихин.- Тоже мне герои. Мужиков, что ли, мало?

- Все-таки дело-то мы делаем, дядя Федор,- мягко возразила Катя, а поглядев на сержанта, добавила: - Позови сержанта-то, а то неудобно.

- Ничего, удобно. Ну, что ты еще сказать мне хотела?

- Да все вроде.

- Тогда позовем... Сержант, иди к нам! Сержант, сидевший на какой-то кочке, поднялся и подошел. Понял он, что неверный тон в разговоре с Катей взял, что развязность его ей не по душе, а он привык нравиться девушкам и всегда хотел этого. И хоть сейчас вроде ни к чему завлекать Катю, встреча-то мимолетная, через полчаса разойдутся и больше не встретятся, но все равно - уж так был устроен - хотелось ему произвести впечатление, а потому подошел скромненько, глаза не пялил.

- Вы, Катя, на меня не обижайтесь за глупые слова Я же малость ошалевший оттого, что живым вышел, ну и мысли у меня оттого тоже шальные.