Песочный дом   ::   Назаров Андрей

И как же я его любить стану!"

До самого утра Сахан тихо выл от счастья, и боль отошла от него, как от чужого. Обнаружив в жизни присутствие высшей воли, он тут же и безусловно вверился ей, и воспоминания стали ему легки, как миновавшая болезнь.

Счастливый и примиренный, он впал в солнечный покой, которого не знал во .всю свою суетливую жизнь. Отныне выздоровление Сахана пошло быстро, и на десятое мая он был назначен к выписке. А девятого праздновали победу. Солдатики спирту раздобыли - один даже умер, так справили. Сахан хотя и не пил, но радовался вместе со всеми - и победа, и надежда светит, что нашел наконец, чем жить. Даже Степка с ублюдком и те не страшны казались. Смотрел Сахан через окно на победный салют, "ура" кричал в сорок одну глотку и выковыривал пальцем слезы из задубевших бинтов.

# # #

На другое утро вышел из госпиталя и с детским любопытством оглядывался какая она, победа? Но скоро поостыл - никакая, конечно. Разве что мужиков гражданских поболе, да флаги, да из репродукторов музыка, да во дворах столы неприбранные, а присмотрись - те же бабы и шпана, и инвалиды, только что пьяные, ив распределителе очереди едва не до драки - манкой победителей отоваривают. Посмотрел Сахан, посмотрел - и всю радость из сердца выдуло. Услышав трамвайное лязганье, он сунулся в карман и, к удивлению, нащупал монету. Поднеся ее к глазам, Сахан встретил на позеленевшем глянце нечто белое и бесформенное, а когда понял, что это он сам и есть, то с отвращением зашвырнул монету подальше. Звеня и брызгая светом, она покатилась в незнакомый двор.

- Моя! - зазвенел мальчишеский голос.

- Нет, моя, я первый увидел!

- А я первый взял!

- Ну-ка, гони сюда, - хмуро произнес кто-то третий, и глухое молчание сошлось над подавленным детским плачем.

"Война кончилась, - подумал Сахан отстраненно. - Сказали бы лучше, начиналась ли она когда?"

Он поскреб лицо, мучительно зачесавшееся под бинтами, и, бредя знакомыми, с детства истоптанными улицами, не мог избавиться от ощущения, что видит их извне, удаленными и недостижимыми.

На подходе к Песочному дому Сахан уловил звуки, сливавшиеся в раскат далекого грома. Прислушиваясь, понял, что настилают кровельную жесть, бьют молотков в пять, беспричинно разволновался и ускорил шаг.

В створе ворот Сахан натолкнулся на Ибрагима, печально зацокавшего при виде забинтованного липа, и указал на крышу, требуя объяснения. Перекрывая жестяной грохот, Ибрагим напряг голос, отчего сразу утратил способность к русской речи, и с грехом пополам объяснил, что нагнали пленных немцев и они в неделю отремонтировали дом.

Не дослушав Ибрагима, снова надолго зацокавшего, Сахан сделал шаг в сторону и внезапно потерял равновесие. Земля уходила из-под ног, и Сахан удержался, схватив Ибрагима за грудки.

- Повтори! - закричал Сахан.

- Степку убили... - начал сызнова рассказывать Ибрагим.

Сахан сжимал в кулаках засаленные борта пиджака и чувствовал, что, выпустив их, немедленно рухнет.

- Не я, не я, - бредово бормотал Сахан опешившему Ибрагиму.

Жестяной раскатистый грохот обрушивался во двор, погребая Сахана. Оттолкнув Ибрагима, он пошел в глубь двора, сбиваясь с ног от неверных, вперехлест подгоняющих ударов. Ибрагим догнал его и сунул в руки связку ключей. Руки не держали, и Сахан трижды выронил ключи, прежде чем боль в зудящем лице вернула его в сознание.

Светило солнце. Грохотала жесть. Сидели дети на насыпи. На ключе темнела зарубка.

Сахан узнал этот ключ и с его помощью выбрался через подъезд на крышу. Там он сел на приступку чердачного окна и вытянул ноги по нагретой жести. На противоположном крыле дома хлопотали немцы в выцветших робах, покрывая Сверкающей жестью свежие доски ската.