План первого лица и второго   ::   Нарбикова Валерия

Додостоевский увидел его и перекрыл ему путь. Тоестьлстой двигался медленно, у него был переполнен мочевой пузырь и желудок. Когда они столкнулись, Додостоевский хотел взять его за горло, но Тоестьлстой мгновенно свернулся в клубок. У него был очень сильный спинной мускул, и Додостоевский никак не мог его разжать. Тогда он покатил клубок к ванной, и пока набирал воду, держал Тоестьлстого ногой. Когда ванна наполнилась, он кинул в нее Тоестьлстого, и тот мгновенно развернулся в воде. Додостоевский опасался, что вот-вот придет Ирра, и хотел поскорее закончить. Тоестьлстой не мог свернуться в клубок в воде, и Додостоевскому было уже легче справиться с ним. Когда он сжал ему горло, Тоестьлстой сказал: "Дурак". Додостоевский не отпускал его, и Тоестьлстой сказал: "Пусти, дурак" - и Додостоевский сказал: "Сам дурак!" - и Тоестьлстой ничего не ответил, и Додостоевский увидел, что уже удушил его. Он разделывал его очень осторожно, потому что боялся задеть мочевой пузырь. Ему не хотелось, чтобы по внутренностям разлилась моча, он как раз успел до Ирриного прихода все убрать и завернуть в целлофановый пакет. Он поставил кастрюлю на огонь, когда Ирра позвонила в дверь. Она прошла в кухню, сняла крышку с кастрюли и спросила: "А это кто такой?" Сначала ей показалось, что это цыпленок, но когда она вгляделась получше, то поняла, кто это такой. "Зачем ты ежа-то убил?" сказала она. "Съедим", - ответил он. "Что, разве есть нечего, макаронов полно". - "Это деликатес", - сказал Додостоевский. Они съели бульон, он был очень вкусный, но До Достоевскому казалось, что он все-таки отдает мочей, хотя этого быть, конечно, не могло.

Додостоевский открыл книжку и стал смотреть, что же он все-таки натворил. Он нашел то место, которое нужно.

- Читай вслух, - сказала Ирра.

- Значит, так, - сказал он. - "Всякий скот, у которого раздвоенные копыта и на копытах глубокий разрез и который жует жвачку, ешьте." Были у него раздвоенные копыта?

- Откуда я знаю.

- Вроде были, - сказал он, - а жвачку он разве жевал? - опять усомнился Додостоевский.

- Дальше читай, - сказала Ирра.

- Дальше: "только тех не ешьте из жующих жвачку и имеющих раздвоенные копыта: верблюда, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас".

- При чем тут верблюд? - сказала она.

- Я уже подряд читаю, - ответил он, - а теперь что-то про тушканчика.

Тушканчика, оказывается, тоже не есть, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас. И зайца, ничего себе, и зайца не есть. Ты ела когда-нибудь зайца?

- Кажется, ела с брусникой в детстве.

- Так, значит и зайца, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас, и свиньи, ну про свинью я, допустим, знал, так ее же все едят, так и свиньи, потому что копыта у нее раздвоены и на копытах разрез глубокий, но она не жует жвачки, не чиста она для вас.

- Погоди, - сказала Ирра, - это же и есть про ежа: копыта раздвоены, ты сказал, наверное, и разрез глубокий, а жвачку не жует, так это ничего, это все равно, что ты убил свинью, - Ирра взяла у него книжку и закрыла, - правда, он был такой хорошенький.

- Я тебе сказал, что убил ежа? - спросил Додостоевский. И тут же ответил: - Но я убил не одного ежа. Я убил двух ежей. Я убил того, который спал в сетке и которого я разбудил, чтобы убить, и еще одного, который шел в туалет и у которого был переполнен мочевой пузырь. Я убил его, и когда разделывал, то беспокоился только о том, чтобы не проткнуть пузырь и не разлить по внутренностям мочу, потому что тогда бы бульон отдавал мочей. Если меня где-нибудь когда-нибудь будут убивать, то я попросил бы только об одном, чтобы не убивали меня с полным мочевым пузырем, чтобы дали сначала отлить, а потом бы убили.

- Додо, - сказала Ирра, - а где Т.е.