Под сенью молочного леса (сборник рассказов)   ::   Томас Дилан

Дед увидел меня, руки его выпустили вожжи и легли поверх одеяла, спокойные и голубые, кровать перестала подскакивать на ухабах, цоканье копыт замерло, и кони мягко остановились.

- Дедушка, у вас ничего не случилось? - спросил я, хоть и видел сам, что никакого пожара нет, что постели своей он не поджег. Из черной стены ночи обрывком стеганого одеяла, из которого там и сям торчали клочья козьей шерсти, проступало лицо деда, озаренное светом свечи. Он безгневно уставился на меня, дохнул в трубку так, что во все стороны полетели искры, а в чубуке послышался влажный свист. И вдруг гаркнул:

- Не морочь голову!

Потом, помолчав, лукаво спросил:

- А у тебя, брат, оказывается, бывают кошмары, а?

- Да нет, - ответил я.

- А вот и бывают!

Я сказал, что проснулся оттого, что слышал, будто кто-то погоняет лошадей.

- А я что говорю? - сказал он. - Не набивай брюхо на ночь, вот что. Слыханное ли дело, чтобы в спальне, - и вдруг лошади?

Пошарив под подушкой, он извлек оттуда небольшой звенящий мешочек и не спеша развязал тесемки. Вложив в мою руку золотую монету, он сказал:

- Купи себе пирожное.

Я сказал "спасибо" и пожелал ему спокойной ночи.

Как только я закрыл за собой дверь моей комнаты, из-за стены послышался громкий, веселый голос деда:

- Н-но! Погоняй!

И - скрип раскачивающейся кровати.

До самого утра мне снились огненные кони, скачущие по степи, усеянной столиками и шифоньерками, и огромные клочковатые люди, размахивающие горящими простынями вместо кнута.

Когда я спустился к завтраку, дедушка уже сидел за столом, одетый во все черное.

- Какой нынче ночью поднялся ветер! - сказал он и пересел в свое кресло подле камина, где стал по своему обыкновению катать из глины шарики и кидать их в огонь.

Днем перед обедом он пошел гулять и взял меня с собой. Мы прошли деревню Джонстаун и вышли в открытое поле на ланстефанскую дорогу.

Навстречу шел человек с охотничьей собакой.

- Какое утро, мистер Томас! - сказал он.

Такой же тощий, как его гончая, он исчез в зеленом перелеске, в который, как гласили прибитые к деревьям объявления, он не должен был входить.

- Вон он как тебя величает, - сказал дедушка, - мистер!

Мы шли мимо маленьких домиков, и люди, стоявшие возле своих калиток, поздравляли дедушку с погожим днем.

Мы шли лесом, и вспугнутые птицы, ломая крыльями ветви деревьев, взлетали на их верхушки.

- Кабы ты услышал этих самых пичужек ночью, - кричал дед, заглушая своим голосом довольное воркование горлиц и испуганный всплеск их крыльев, ты бы, верно, разбудил меня и сказал, что на деревьях водятся кони!

Он кричал, как кричат друг другу люди с одного конца поля на другой.

Дед устал, и назад мы побрели медленно. Навстречу из запретного леса вышел тощий человек с собакой. Через его руку нежно, как девичья рука в меховой шубке, свешивался заяц.

За день до моего отъезда дедушка решил прокатить меня до Ланстефана в двуколке, в которую был запряжен коротенький слабосильный мерин. Можно было подумать, что дедушка правит бизоном - так туго натягивал он вожжи, так свирепо щелкал длинным кнутом, так крепко бранился, сгоняя с дороги играющих мальчишек, так широко расставлял свои обтянутые гетрами ноги, так отчаянно проклинал дьявольскую силу и буйство своей хлипкой лошаденки.

- Держись, брат! - кричал он всякий раз, как мы огибали угол, и, взмокший от пота, принимался что-то подтягивать, перехлестывать, дергать, размахивая кнутом, словно резиновой саблей. Когда же мерин с грехом пополам переваливал за угол, дедушка поворачивался ко мне и, радостно вздыхая, говорил:

- Ну, брат, одолели!

Мы вползли в гору, на которой стояла деревня Ланстефан.