Поднявшийся с земли   ::   Сарамаго Жозе

Вот такой был случай, он ясно доказывал, что перемены носятся в воздухе, но как же иначе спасти дары земли, если Адалберто приказал машинами примять посевы, если Анжилберто выгнал на поля скот, если Ансберто поджег пшеницу — сколько хлеба пропало, сколько голодных будет!

С верхней площадки башни, опершись мозолистыми от шпаги ладонями воина и завоевателя на ее зубец, созерцал Норберто дело своих рук — разоренные поля и решил, что это хорошо, но два дня не отдыхал, потому что запутался в подсчетах убытков: Эти лиссабонские черти пускают по ветру наследие наших дедов, но мы тут по-своему чтим святую нашу родину и святую веру, он велит войти майору Хорохору: Лучше дела пошли; велит войти падре Агамедесу: Падре Агамедес, вы очень хорошо выглядите, точно помолодели. Это, наверное, потому, что я много молился за здоровье вашего сиятельства и просил Бога о сохранении нашей земли. Моей земли, сеньор падре Агамедес. Да, земли вашего сиятельства, а вот что говорит майор Хорохор: Я получил распоряжения еще от дона Жоана Первого и в полной неприкосновенности передал их всем последующим поколениям жандармов, а если у вас об этом разговор идет, то настанет зима и прижмет работничков, они хоть и привычные, да все равно туго им придется. Что же нам делать, по-прежнему в нищете живем, латифундисты — хозяева земли и тех, кто на ней работает. Мы хуже собак из поместья, из всех их поместий, они-то каждый день едят, по полной миске им выносят, да и у кого хватило бы духу морить животное голодом, кто не умеет с животными обращаться, пусть их не заводит, а люди — дело другое, я не собака и вот два дня не ел, не люди сюда пришли разговаривать, а свора собак, сколько времени мы все лаем, а скоро замолкнем и кусаться начнем, как красные муравьи, у них учиться будем, это они головы по-собачьи поднимают, посмотрите, какие у них челюсти, не будь у меня мозолей от серпа, до крови бы руку прокусили.

Но это все слова, ими душу отводят, а делу они не помогут, какая мне разница сейчас, есть у меня работа или нет, вон люди выходят в поле, а что толку, является с хитрым видом управляющий и хитрость свою скрыть не желает, говорит: На этой неделе денег нет, терпение, терпение, посмотрим, может, на следующей будут, но в его-то кармане дона Мария Первая и дон Жоан Второй [40] хорошо спелись, и каждую неделю одно и то же повторяется, так-то, мол, и так, а кто говорит неделя, тот говорит и две, и три, и четыре, и шесть, а деньгами все не пахнет. У хозяина нет денег, правительство не позволяет банкам… никто не верит этому управляющему, за его плечами века лжи, которую и выдумывать-то теперь не требуется, но правительство должно приехать сюда и объяснить все, нечего нам газеты посылать, все равно мы в них ничего не понимаем, а по телевизору все так быстро мелькает, одно слово разберешь, а их уже сотню наговорили, о чем же речь идет, а по радио лиц не видно, не могу я поверить словам, если лица не вижу.

И вдруг в какой-то латифундии, история потом вспомнит, в какой именно, крестьяне захватили землю. Только для того, чтобы работу получить, вот отсохни моя рука, если это не правда. А потом в другом поместье пришли работники и сказали: Мы будем работать. Такое стало происходить то тут, то там, как весной — откроется одна маргаритка, и в тот же день тут распустятся тысячи ей подобных, если Мария Аделаида не соберет из всех, к солнцу белые головки поворачивают, словно свадебной фатой земля покрывается. Но люди не беленькие цветочки, они по латифундии как муравьи расползаются, будто вся она сахаром посыпана, никогда еще не видано было столько муравьев с поднятыми головами. То же самое, падре Агамедес, творится у моих двоюродных братьев и других родственников, не слыхал, видно, Бог ваших молитв, стоило дожить до моих лет, чтобы при подобном несчастье присутствовать, уготовано мне это еще испытание — видеть землю моих дедов в руках разбойников, конец света настает, если уже покушаются на собственность, священную и попираемую ныне основу нашей материальной и духовной культуры. Вы хотели сказать, мирскую основу, ваше сиятельство, простите, что позволил себе вас поправить.