Река   ::   Бондарев Ю В

Потом, приближаясь, по тайге пронесся настигающий шорох, крупные капли застучали по мутной воде вокруг плота, и вокруг яростно зашумело: пошел дождь, ледяной, резкий, секущий.

- Под брезент, Анечка, быстро!

И она, задохнувшись от холодного сплошного потока, почувствовала, как Свиридов набросил на ее голову край брезента, и тотчас увидела: Кедрин, разбуженный этим криком и дождем, заспанный, резко откинул тулуп, поглядел, как бы ничего не понимая, на реку и вскочил, недовольно хмурясь, бросил Свиридову:

- Весло укреплять нужно, черт бы взял! Ясно?

И шагнул к веслу, под водяную завесу, а дождь уже неистово бил струями, усиливался, как в тумане не стало видно ни острова, ни берегов, сразу плот показался крошечным, одиноким, заброшенным в этой нескончаемой пустыне воды - и это мгновенное чувство тоскливой заброшенности, какой-то отъединенности от всего живого мира кольнуло Аню, когда Кедрин привязывал весло, делал это и стоял зачем-то под дождем и когда он влез под брезент, хмурый, в прилипшей к телу рубашке, и вытер мокрое лицо, ни слова не вымолвив.

- Вы совсем промокли, - сказала она с осторожным упреком.

- А? Вероятно, - невнимательно ответил он и раздраженно выговорил Свиридову: - Терпеть не могу "авось" да "небось", ясно тебе? Заруби это. Клоунаду для цирка оставь!

Миролюбиво ухмыляясь, Свиридов потер ямочку на подбородке, успокоил его:

- Нервы, нервы, Коля, надо беречь. Не восстанавливаются они, правда, Анечка? Плот - это плот, как известно. Доплыве-ем, не промахнемся, Коля. Течение поможет.

- Долго будет дождь? - спросила Аня.

- Терпение, - сказал Свиридов. - Привыкайте, Анечка. Здесь дождь не дождь, сто километров не расстояние.

Однако дождь кончился через час, но солнце не выглянуло, было тихо, мглисто, серо. Низко над рекой, шелестя крыльями, пролетела стая диких уток. Весь плот влажно и темно блестел, в складках брезента скопились озерца, маленькая железная печка была потушена дождем, там не шевелился огонь, она не чадила даже.

Кедрин первый вылез из-под брезента, ссутулясь, в облепившей плечи рубашке, присел к печке и начал возиться с сучьями, мелко ломая их, потом вскинул на Свиридова посветлевшие от холода глаза.

- Что стоишь? А ну бумагу и спички!

- Нервы, Коля, нервы... - покачал головой Свиридов. - Береги себя для геологии. Все перемелется, мука будет.

- Не зуди, - Кедрин поморщился, взял у Свиридова спички, старую газету и застучал дверцей, зашуршал бумагой в печке.

И Аня, преодолевая внезапную робость от этого командного раздраженного тона Кедрина, спросила тихо:

- Может быть, я чем-нибудь могу помочь?

- Что? - хрипловато отозвался Кедрин. - Что вас беспокоит, доктор? Замерзли, наверно, чертовски? Идите сюда, садитесь к печке. Признаюсь сам продрог, как подзаборный цуцик! Или вот что... Скажите, спирт у вас для согрева имеется?

- Вы всегда так будете разговаривать со мной? - с настороженной обидой спросила Аня. - При чем же спирт?

- Тогда простите, доктор, обратился не по адресу.

3

Опять вечернее небо темнело в воде, опять с берегов раскатами тек гул деревьев, напитанная сыростью густая темь обволакивала реку промозглым туманом, задавливая впереди над тайгой еще слабо тлеющую нить заката.

- Анечка, как вы? - послышался голос Свиридова. - Не спите еще? Вторые сутки пошли...

Она не ответила, только плотнее укутала шею поднятым воротником, дышала в мех, согреваясь. Свиридов неуклюже топтался, поеживаясь, у весла, расплывчатый силуэт его невысокой фигуры почти сливался с чернотой воды, и Аня уже не видела его лица, которое представлялось ей сейчас грустным, усталым.

- Пустыня, вечность, - со вздохом сказал Свиридов. - Ни одной души на сотни километров, ни одного огонька.