Роковая Маруся   ::   Качан Владимир

И хотя это "еще" всегда хочется продлить, а это "уже" отодвинуть, неумолимо облетают листы календаря, золотятся и облетают листья на деревьях, и катится, катится бабье лето Маши Кодомцевой к Новому году Кости Корнеева.

В тот вечер Кока ужинал с друзьями в ресторане ВТО на улице Горького. Они весело выпивали, закусывали красной гурийской капустой и ждали, когда им принесут филе "по-суворовски". Тут к их столику подошел официант Боря и, наклонившись к Кокиному уху, тихо сказал:

- Там, у входа, тебя дама спрашивает.

- Дама? - переспросил Кока.- Действительно, дама?

- Дама, дама,- успокоил Боря и подмигнул.

- Я на минутку,- сказал Кока друзьям и вышел.

Возле входа в ресторан, у телефона-автомата, стояла Маша и улыбалась.

- Вы? - счел нужным удивиться Кока.- Это вы меня вызвали? - Он глупо оглядел коридор, будто там был еще кто-то, кто его вызывал, а затем спрятался.

- Да бросьте,- вдруг очень просто сказала Маша,- вы же знаете... Это я была у вас тогда, вы правильно догадались. А сегодня я одна дома. Муж уехал, и я хочу вас видеть, хочу, чтобы вы пришли. Вот адрес.- Маша сунула в руку остекленевшего Кости бумажку и, все так же улыбаясь, быстро вышла. А он так и стоял минут пять, только качая головой и держа перед собой бумажку, пока не услышал чей-то чужой, хриплый голос, который сказал: "Да-а-а! Ни фига себе!"

Это был его собственный, Кокин, голос, который он не сразу узнал. Он все стоял и не мог решить, как к этому относиться, ехать или нет, и вдруг поймал себя на том, что он боится. Да, да, именно побаивается. Странно... Чего? Боится ехать туда? Ее квартиры? Или опасается этой женщины? Что это?..

- Да что за черт! - сказал он себе еще через десять минут оцепенелого стояния и две выкуренные сигареты.- Поеду - и все, конечно, поеду! Идиотская трусость какая-то! Она мне нравится? Нравится! Я хочу с ней быть? Хочу! Так какого черта!.. Тем более что муж уехал и квартира свободна.

Кока себя убедил. Он вернулся в ресторан, выпил еще рюмку водки, был рассеян, сказал друзьям, что должен их покинуть, ничего не стал объяснять, вышел, поймал такси и поехал туда, куда вела его записка, все еще зажатая в руке и пахнущая какими-то тревожными духами.

Настало время рассказать о Машином муже; их доме и их круге; обо всем этом "высшем свете", чтобы стали понятны и бриллианты, и ее образ жизни, и некоторые особенности ее характера.

Муж Маши был известным музыкантом, скрипачом. Ансамбль, в котором он играл, шесть-семь месяцев в году гастролировал за рубежом, поскольку классическая музыка там пользуется гораздо большим спросом, чем здесь, и, значит, Машин муж объездил уже почти весь мир. Впрочем, им иногда приходилось радовать своим искусством и жителей Тюмени или Брянска. Это был крупный мужчина с широким тазом, узкими плечами, а также с большими, пухлыми и всегда теплыми руками. Он всегда был очень приветлив и при встрече всех целовал, даже если вчера с этим человеком виделся. А если не целовал, то неизменно протягивал вялую руку для рукопожатия, и пожимать эту руку было так же приятно, как связку подогретых сарделек. У него было белое, плоское, слегка оплывшее и всегда улыбающееся лицо с узкими щелками глаз, и поэтому он напоминал мне японскую гейшу на заслуженном отдыхе. Я никогда не был знаком ни с одной японской гейшей, но мне почему-то всегда казалось, что если Митю нарядить в цветастое кимоно, соорудить на голове прическу и дать в руки чашечку сакэ, то и получится типичная стареющая гейша, которой явно есть что вспомнить, но которая никогда об этом не расскажет. Митя - так его звали все, и в этом театре тоже, когда он подвозил сюда Машу на "мерседесе". "Мерседес" в Москве тогда был редкой машиной, не у каждого был знакомый с "мерседесом", а Митя был знакомым всех артистов этого театра.