Роковая Маруся   ::   Качан Владимир

Оба были из разных концов страны, именуемой еще Советским Союзом, он - из Риги, я - из Ашхабада, но породнила нас тогда, как я сейчас понимаю, общность вкусов. Нам нравились одни и те же стихи, одни и те же книги, одни и те же фильмы, бывало, что нравились даже одни и те же женщины...

За это время у нас неоднократно возникали разговоры о возможном Володином писательстве. Он постоянно отнекивался. Аргументы, как правило, были одни и те же: да нет, поздно уже... да и графоманов развелось... ну, напишу я одну книжку - на большее ни сил нет, ни времени,- она и потеряется на этих книжных развалах... и потом, ну, что это добавит к моей репутации?..

За точность слов я, конечно, не поручусь, но пафос аргументов был примерно такой. Какой-то резон в этих отговорках, разумеется, был, но я уверен, что, уж если в человеке что-то заложено, надо дать этому "чему-то" выход. И тут уж вступают в силу не вялые соображения по поводу возможного неудачного результата, а власть самого процесса творчества. Что, собственно, и случилось.

Вначале Володя читал свою повесть "с голоса". Каждые две недели приносил две-три новые главы и читал вслух. Я ждал момента, когда она будет закончена и можно будет прочитать ее "глазами", ибо известно, что между словом звучащим и словом написанным "разница велика есть".

Надо сказать, что читатель я плохой. Вернее, вредный. В юности, читая даже Толстого, я ухитрялся находить в нем множество стилистических неправильностей и полное отсутствие чувства юмора. Позднее та же участь постигла и других классиков.

С годами, правда, моя запальчивая страсть повергать классиков в прах улеглась как-то сама собой, но, беря в руки "Роковую Марусю", я был уверен, что минимум с десяток "блох" я тут наковыряю. Ну, во-первых, автор не классик, что само по себе уже дает некоторую свободу маневра, а во-вторых, он мой товарищ и может даже заподозрить меня в некоторой неискренности, если я преподнесу ему округло-комплиментарную речь.

Я прочитал повесть в один присест, и она понравилась мне еще больше, чем при прослушивании "с голоса". Это была достойная проза, не терпящая по отношению к себе никаких снисходительных скидок на "первый опыт" или "пробу пера". Я даже стал по-хорошему завидовать Володе, потому что это написал он, а не я.

Завидую я и читателю, которому предстоит чтение, смешное и печальное, нежное и ехидное, язвительное и сентиментальное, а самое главное - доброе и благородное.

Леонид ФИЛАТОВ

Я прихожу в гости к другу детства, отрочества, юности, зрелости и приближающейся старости Владимиру Качану. Он читает мне свою рукопись. Это удивительно не по-современному здорово - целый день не думать о деньгах, рейтингах, спонсорах... Не ругать правительство, телевизионные передачи и журналистов... Не злословить об артистах эстрады и подрастающем поколении, а наслаждаться словом, прозой... Я бы даже сказал - поэтической прозой.

Той прозой, которая все реже появляется на прилавках, которая с приходом так называемой свободы нецензурного слова растерялась и уступила место "Оргазму на чердаке" и "Жизни президента через замочную скважину". У Тургенева, Гончарова, Толстого и иже с ними от безысходности опустились рейтинги. Что поделаешь!

Образованный, порядочный, интеллигентный человек всегда отходит в сторону и теряется, когда имеет дело с хамством. Писать хорошо стало невыгодно. Тем более невыгодно стало читать то, что хорошо написано. Неприбыльное это нынче дело.

И вот среди всей этой сегодняшней суеты сует, вопреки повсеместному прилавочному литературному хамству, в самом эпицентре московского тусовочного циклона (Володя живет на Пушкинской) мой друг сел и написал повесть.

Динамичную, но без агрессии. Остроумную, но не пошлую.