Русские сказки   ::   Горький Максим

А Евстигнейка был в душе парень честный и порою невольно думал:

"Уж если я - гений, то - что же уж? Критика пишет о влиянии, о школе Смертяшкина, а я... не верю я в это!"

Приходил Прохарчук, разминая мускулы, смотрел на него и спрашивал басом:

- Писал? Ты, брат, пиши больше. Остальное мы с твоей женой живо сделаем... Она у тебя хорошая женщина, и я ее люблю...

Смертяшкин и сам давно видел это, но по недостатку времени и любви к покою ничего не предпринимал против.

А то сядет Прохарчук в кресло поудобнее и рассказывает обстоятельно:

- Знал бы ты, брат, сколько у меня мозолей и какие!

У самого Наполеона не было таких...

- Бедный мой! - вздыхала Нимфодора, а Смертяшкин пил кофе и думал:

"Как это правильно сказано, что для женщин и лакеев нет великих людей!"

Конечно, он, как всякий мужчина, был неправ в суждении о своей жене, она весьма усердно возбуждала его энергию:

- Стегнышко! - любовно говорила она. - Ты, кажется, и вчера ничего не писал? Ты всe чаще манкируешь талантом, милый! Иди, поработай, а я пришлю тебе кофе...

Он шел, садился к столу и неожиданно сочинял совершенно новые стихи:

Сколько пошлости и вздора

Написал я, Нимфодора,

Ради тряпок, ради шубок,

Ради шляпок, кружев, юбок!

Это его пугало, и он напоминал себе:

"Дети!"

Детей было трое. Их надо было одевать в черный бархат; каждый день, в десять часов утра, к крыльцу подавали изящный катафалк, и они ехали гулять на кладбище, - всe это требовало денег.

И Смертяшкин уныло выводил строка за строкой:

Всюду жирный трупный запах

Смерть над миром пролила.

Жизнь в ее костлявых лапах,

Как овца в когтях орла.

- Видишь ли что, Стегнышко, - любовно говорила Нимфодора. - Это не совсем... как тебе сказать? Как надо сказать, Мася?

- Это - не твое, Евстигней! - говорил Прохарчук басом и с полным знанием дела. - Ты - автор "Гимнов смерти", и пиши гимны...

- Но это же новый этап моих переживаний! - возражал Смертяшкин.

- Ну, милый, ну, какие переживания? - убеждала жена. - Надобно в Ялту ехать, а ты чудишь!

- Помни, - гробовым тоном внушал Прохарчук, - что ты обещал:

Прославить смерти власть

Беззлобно и покорно...

- А потом обрати внимание: "как овца в" невольно напоминает фамилию министра - Коковцев, и это может быть принято за политическую выходку! Публика глупа, политика - пошлость!

- Ну, ладно, не буду, - говорил Евстигней, - не буду! Всe едино, ерунда!

- Имей в виду, что твои стихи за последнее время вызывают недоумение не у одной твоей жены! - предупреждал Прохарчук.

Однажды Смертяшкин, глядя, как его пятилетняя дочурка Лиза гуляет в саду, написал:

Маленькая девочка ходит среди сада,

Беленькая ручка дерзко рвет цветы...

Маленькая девочка, рвать цветы не надо,

Ведь они такие же хорошие, как ты!

Маленькая девочка! Черная, немая,

За тобою следом тихо смерть идет,

Ты к земле наклонишься, - косу поднимая,

Смерть оскалит зубы и - смеется, ждет...

Маленькая девочка! Смерть и ты - как сестры;

Ты ненужно губишь яркие цветы,

А она косою острой, вечно острой!

Убивает деток, вот таких, как ты...

- Но это же сентиментально, Евстигней, - негодуя, крикнула Нимфодора. - Помилуй, куда ты идешь? Что ты делаешь с своим талантом?

- Не хочу я больше, - мрачно заявил Смертяшкин.

- Чего не хочешь?

- Этого. Смерть, смерть, - довольно! Мне противно слово самое!

- Извини меня, но ты - дурак!

- Пускай! Никому не известно, что такое гений! А я больше не могу... К чёрту могильность и всё это... Я - человек...

- Ах, вот как? - иронически воскликнула Нимфодора. - Ты - только человек?

- Да. И люблю всё живое...

- Но современная критика доказала, что поэт не должен считаться с жизнью и вообще с пошлостью!

- Критика? - заорал Смертяшкин.