Русские сказки   ::   Горький Максим

- Молчи, бесстыдная женщина! Я видел, как современная критика целовала тебя за шкафом!

- Это от восхищения твоими же стихами!

- А дети у нас рыжие, - тоже от восхищения?

- Пошляк! Это может быть результатом чисто интеллектуального влияния!

И вдруг, упав в кресло, заявила:

- Ах, я не могу больше жить с тобой!

Евстигнейка и обрадовался, и в то же время испугался.

- Не можешь? - с надеждой и со страхом спросил он. - А дети?

- Пополам!

- Троих-то?

Но она стояла на своем. Потом пришел Прохарчук.

Узнав, в чем дело, он огорчился и сказал Евстигнейке:

- Я думал, ты - большой человек, а ты - просто маленький мужчина!

И пошел собирать Нимфодорины шляпки. А пока он мрачно занялся этим, она говорила мужу правду:

- Ты выдохся, жалкий человек. У тебя нет больше ни таланта, ничего! Слышишь: ни-че-го!

Захлебнулась пафосом честного негодования и докончила:

- У тебя и не было ничего никогда! Если бы не я и Прохарчук - ты так всю жизнь и писал бы объявления в стихах, слизняк! Негодяй, похититель юности и красоты моей...

Она всегда в моменты возбуждения становилась красноречива.

Так и ушла она, а вскоре, под руководством и при фактическом участии Прохарчука, открыла "Институт красоты мадам Жизан из Парижа. Специальность - коренное уничтожение мозолей".

Прохарчук же, разумеется, напечатал разносную статью "Мрачный мираж", обстоятельно доказав, что у Евстигнея не только не было таланта, но что вообще можно сомневаться, существовал ли таковой поэт. Если же существовал и публика признавала его, то это - вина торопливой, неосторожной и неосмотрительной критики.

А Евстигнейка потосковал, потосковал, и - русский человек быстро утешается! - видит: детей кормить надо! Махнул рукой на прошлое, на всю смертельную поэзию, да и занялся старым, знакомым делом: веселые объявления для "Нового похоронного бюро" пишет, убеждая жителей:

Долго, сладостно и ярко

На земле мы любим жить,

Но придет однажды Парка

И обрежет жизни нить!

Обсудивши этот случай,

Не спеша, со всех сторон,

Предлагаем самый лучший

Матерьял для похорон!

Всё у нас вполне блестяще,

Не истерто, не старо:

Заходите же почаще

В наше "Новое бюро"!

Могильная, 16

Так все и возвратились на стези своя.

IV

Жил-был честолюбивый писатель.

Когда его ругали - ему казалось, что ругают чрезмерно и несправедливо, а когда хвалили - он думал, что хвалят мало и неумно, и так, в постоянных неудовольствиях, дожил он до поры, когда надобно было ему умирать.

Лег писатель в постель и стал ругаться:

- Ну, вот - не угодно ли? Два романа не написаны:

Да и вообще материала еще лет на десять. Чёрт бы побрал этот закон природы и все прочие вместе с ним! Экая глупость! Хорошие романы могли быть. И придумали же такую идиотскую всеобщую повинность. Как будто нельзя иначе!

И ведь всегда не вовремя приходит это - повесть не кончена...

Он - сердится, а болезни сверлят ему кости и нашептывают в уши:

- Ты - трепетал, ага? Зачем трепетал? Ты ночей не спал, ага? Зачем не спал? Ты - с горя пил, ага? А с радости - тоже?

Он морщился, морщился, наконец видит - делать нечего! Махнул рукой на все свои романы и - помер. Очень неприятно было, а - помер.

Хорошо. Обмыли его, одели приличненько, гладко причесали, положили на стол; вытянулся он, как солдат, - пятки вместе, носки врозь, - нос опустил, лежит смирно, ничего не чувствует, только удивляется:

"Как странно - совсем ничего не чувствую! Это первый раз в жизни. Жена плачет. Ладно, теперь - плачешь, а бывало, чуть что - на стену лезла. Сынишка хнычет. Наверное, бездельником будет, - дети писателей всегда бездельники, сколько я их ни видал... Тоже, должно быть, какой-нибудь закон природы. Сколько их, законов этих!"

Так он лежал и думал, и думал, и всe удивлялся своему равнодушию - не привык к этому.

И вот - понесли его на кладбище, но вдруг он чувствует: народу за гробом мало идет.

"Нет, уж это дудки! - сказал он сам себе.