Сатиры   ::   Ювенал Децим Юний

Тот, кому доблесть мрачат дела стесненные, трудно Снова всплывает наверх; особенно трудны попытки В Риме: ведь здесь дорога и квартира, хотя бы дрянная, И пропитанье рабов, и самая скромная пища; С глиняной плошки здесь стыдно и есть, хоть стыда не увидит Тот, кто к марсам попал или сел за стол у сабеллов, 170 Там, где довольны простой, из грубой ткани накидкой. Правду сказать, в большинстве областей италийских не носит Тоги, как в Риме, никто; лишь покойника кутают в тогу. Празднеств великих дни, - что в театре дерновом справляют, И на подмостках опять играют эксодий известный, Зевом бледных личин пугая сельских мальчишек, К матери севших уже на колени, - тебе не покажут Разных нарядов: и там, на орхестре, и здесь, у народа, Все одинаки одежды; подходят лишь высшим эдилам Белые туники - знак их достоинства и благородства. 180 Здесь же нарядов блеск превосходит силы, здесь тратят Больше чем нужно, притом иногда - из чужого кармана; Это здесь общий порок: у всех нас кичливая бедность. Много тут что говорить? На все-то в Риме цена есть: Сколько заплатишь, чтоб Косса приветствовать как-нибудь лично, Чтоб на тебя Вейентон взглянул, и рта не раскрывши! Бреется тот, а этот стрижет волоса у любимца; Праздничный полон лепешками дом; бери, но - за плату: Мы ведь, клиенты, должны платить своего рода подать Даже нарядным рабам, умножая их сбереженья. 190 Тот, кто в Пренесте холодной живет, в лежащих средь горных Лесом покрытых кряжей Вольсиниях, в Габиях сельских, Там, где высокого Гибура склон, - никогда не боится, Как бы не рухнул дом; а мы населяем столицу Всю среди тонких подпор, которыми держит обвалы Домоправитель: прикрыв зияние трещин давнишних, Нам предлагают спокойно спать в нависших руинах. Жить-то надо бы там, где нет ни пожаров, ни страхов. Укалегон уже просит воды и выносит пожитки, Уж задымился и третий этаж, - а ты и не знаешь: 200 Если с самых низов поднялась тревога у лестниц, После всех погорит живучий под самою крышей, Где черепицы одни, где мирно несутся голубки Ложе у Кодра одно (для Прокулы - коротковато), Шесть горшков на столе да внизу еще маленький кубок, Там же под мрамор доски завалилась фигурка Хирона, Старый ларь бережет сочинения греков на свитках (Мыши-невежды грызут эти дивные стихотворенья). Кодр ничего не имел, - не правда ли? Но от пожара Вовсе попал в нищету, бедняга. Последняя степень 210 Горя скрывается в том, что нагому, просящему корки, Уж не поможет никто - ни пищей, ни дружеским кровом. Рухни огромнейший дом хоть Астурика - и без прически Матери, в трауре - знать, и претор тяжбы отложит. Все мы вздыхаем о римской беде, проклинаем пожары; Дом полыхает еще, а уж друга бегут и в подарок Мраморы тащат с собой; обнаженные статуи блещут; Этот творенья несет Евфранора иль Поликлета; Эта - старинный убор божеств азиатского храма; Тот - и книги, и полки под них, и фигуру Минервы; 220 Тот - четверик серебра. Так и Персик, бобыль богатейший, Глядь, поправляет дела и лучше и шире, чем были, И подозренье растет, не сам ли поджег он хоромы. Если от игр цирковых оторваться ты в силах, то можешь В Соре купить целый дом, в Фабратерии, во Фрузиноне; Цену отдашь, сколько стоит на год городская каморка. Садик там есть, неглубокий колодец (не нужно веревки), С легким духом польешь ты водой простые растенья; Сельского друг жития, хозяйничай на огороде, Где можешь пир задавать хоть для сотни пифагорейцев. 230 Что-нибудь значит - владеть самому хоть кусочком землицы. Где? - Да не все ли равно, хотя бы в любом захолустье. Большая часть больных умирает здесь от бессонниц; Полный упадок сил производит негодная пища, Давит желудочный жар. А в каких столичных квартирах Можно заснуть? Ведь спится у нас лишь за крупные деньги. Вот потому и болезнь: телеги едут по узким Улиц извивам, и брань слышна у стоящих обозов, Сон улетит, если спишь ты как Друз, как морская корова.