Счастливые люди (сборник)   ::   Юдин Борис Петрович

И жизнь будет легка и чудесна!

В коридоре остро пахло дешёвой парфюмерией. Иванов подошёл к своей двери, но войти не успел – его остановил Фёдор Миронович:

– Пётр Иванович! Уважь! Зайди – посидим, как люди. По-соседски.

Иванов замялся было, но старик схватил его за руку и затащил к себе.

На столе посреди комнаты стояла незамысловатая закуска. Мутная жидкость покоилась в графине. И стоял всё тот же отвратительный запах парфюмерного магазина.

Иванов присел за стол:

– Хорошо. Я посижу с вами, конечно. Только пить не буду. Я не умею и не хочу.

– Пейте, братцы, лучше тут:

На том свете на дадут... – заорала Лизавета Антоновна, вращая в такт песне кистями рук.

Фёдор Миронович налил и сказал тост:

– Ну, значит, земля ему пухом.

А Лизавета продолжила:

– Все там будем. Только в разное время.

Иванов растерялся:

– Простите... Я не понял... Так что? Кто-то умер?

– Утонул, короче, – объяснил Фёдор, закусывая холодцом.

А разговорчивая Лизавета добавила детали:

– Пошли мы, значит, как люди, на пляж. Сели. Выпили, поговорили. Настя со своим купаться пошли. Молодые они, вот и пошли. Ну, пошли они купаться в реку, а Тимка ейный взял и утонул.

– Как? – вскрикнул от неожиданности Иванов.

– Молча, – сказал Фёдор и начал наливать.

И тут вступила племянница Настя:

– Я его тянула за волосы, тянула, а потом устала... да пошёл ты!..

– А почему же Вы на помощь не позвали? – спросил Иванов шёпотом. – Ведь, люди вокруг.

– Я его тянула, тянула, а потом... да пошёл ты... – как зомби, бормотала Настя, не слыша Иванова.

– Однажды морем я плыла... – завела песню Лизавета Антоновна.

И остальные дружно подхватили:

– ...На пароходе том...

И никто не заметил, что, внезапно осунувшийся лицом, Иванов уже ушёл, чтобы разочарованно курить всю ночь и слушать как чужие шаги за окном живут непонятой и страшной жизнью.



Шампунь

Лекарство в рецептурном отделе аптеки обещали приготовить к девяти часам вечера. И уже без четверти девять Светлов стоял у стеклянного заборчика, с вырезанным окошечком. Там, за этим заборчиком шла своя таинственная, непонятная дилетантам жизнь. Там блестели скляночки, там шелестели крылышками продолговатые рецепты, там хранили равновесие лабораторные весы и грозный пест до поры до времени дремал в ступке.

Аптека была пуста. Только возле того отдела, где продавался товар без рецептов совещалась парочка.

– Пойди, спроси у пассажира! – настойчиво советовал худощавый мужик своей подруге.

«Пассажир», вне всяких сомнений, был Светлов. Просто потому, что никого другого в аптеке не было.

Женщина потопталась, собралась с духом и подошла к Светлову.

– Мужчина! – потянула она Светлова за рукав, – добавьте шестнадцать копеек. А то у нас не хватает.

Она по-собачьи снизу вверх и чуть наискось заглянула Светлову в глаза.

– Нет, – сказал Светлов. И сам испугался своей категоричности.

– Мужчина! – она дохнула в лицо Светлову прокисшим. – Ты дашь мне, а я тебе.

Светлов не понял и это было видно.

– Ну что не понял? – наседала женщина. – Мужик ты или нет? Давай шестнадцать копеек. А выйдем я в подъезде дам тебе сунуть.

Помолчали. И она добавила:

– Ты не бойся. Я чистая.

Светлов молчал.

Дама отошла к своему кавалеру. Они шептались некоторое время. Потом мужик подошёл к Светлову:

– Ты чё, мужик? Думаешь кинем? Мы не такие. Давай так – ты даёшь шестнадцать копеек, а она тебе отсосёт прямо здесь. Конкретно. Вот здесь за пальмой встанешь, а я прикрою.

– Я не хочу, – сказал Светлов.

– Зря, – сказал мужик. – Она ещё на ходу. Хорошая баба, конкретно. Горячая. Так что ты это напрасно.

Он вернулся к собутыльнице и они, совещаясь стали перебирать копейки. Гулкое эхо перекатывалось по залу, подчёркивая человеческое одиночество.