Семидесятые (Записки максималиста)   ::   Поповский Марк

Такую книгу не совестно было бы и "Совпису" предложить. Но согласится ли Раппопорт позировать? Никто из моих героев лучше него для этого трио не подходит.

30 января

Говорили с редактором Викторией Сергеевной Мальт о "юбилейном" к моему 50-летию однотомнике. Решили просить 35 печатных листов для переиздания романа о Хавкине, книги о Вавилове2 и очерка об Исаеве. Это было бы посильно, но боюсь, что ничего из этого не выйдет. Особенно опасаюсь за роман.

2 февраля

Идут последние страницы очерка об эстонском хирурге Арнольде Сеппо. Очень сжился я с моим милым героем. Хочется рассказывать еще и еще (материалов много), но объем журнального очерка заставляет сдерживаться. Но не в этом беда, а в том, что опять полуправда. Нет борьбы Сеппо за признание, нет травли, которой он исподтишка подвергается вот уже полтора десятка лет. Нет, конечно, подлинного осмысления его личности как личности трагической. Он слишком талантлив, слишком независим и слишком хорошо понимает ценность того, что несет людям. Ему не может быть места среди академиков и генералов этого мира. "Нестандартен" - гласит вердикт общества, и я, историк, останавливаю перо вторично, боясь выдать редакторам правду о нестандартности героя. Если редактор узнает эту правду - лежать моему очерку в корзине. Так создается история...

3 февраля

Прочитал "Мысли" Паскаля - надо готовиться к работе над книгой о Войно-Ясенецком. Закончил очерк. Вечером до смерти захотелось в Москву. Ли не ожидала меня. Обрадовалась. Приятный вечер дома - справедливое воздаяние за две с половиной недели в Голицыне.

Письмо из журнала "Простор": многострадальный очерк о творцах эры антибиотиков снова вернулся ко мне. Письмо зам. главного редактора Галины Васильевны Черноголовиной очень любезно "старались опубликовать, но не смогли".

Письмо из Томска. Университет не может, увы, пригласить меня для выступлений. Скоро буду издавать "Собрание отказов" - их накопилась за последний год солидная пачка.

4 февраля. Голицыно

Утром приехала сестра сидящего в лагере поэта-диссидента Ю. Г. Галанскова и еще какая-то женщина (очевидно, его жена) Аида. Стали они рассказывать мне о своей поездке в лагерную больницу. Галанскову 32 года, у него язва двенадцатиперстной кишки. Сильные непрерывные боли. Страдает так, что ни о чем не может говорить. Хотя они чуть ли не год ожидали свидания, но должны были уехать из лагеря раньше, чем окончится срок встречи. Он болеет непрерывно. В прошлом году пролежал в больнице 156 дней. Пьет новокаин и соду в огромных количествах. Лечение - атропин и инъекции витамина В-12. От операции отказывается. Сестра говорит о низком уровне хирургической помощи в лагере и отсутствии диетического питания. Она просит меня обратиться в Медицинский отдел МВД с тем, чтобы привлечь внимание к болезни брата. Очевидно, при таком состоянии, как сейчас, у него действительно может очень легко произойти прободение. Лагерь в 60 километрах от больницы. Езда на тряском автобусе доведет в этом случае больного до гибели.

Сестра говорит о брате очень нежно. Производит впечатление полуинтеллигентной девушки. Очень бедная одежда. Жена (?) - поэтесса. Лицо аскетическое, одухотворенное, хотя и некрасивое. Галанскова я никогда не видел, но симптомы язвы знаю хорошо. Жаль парня, который на тюремном питании, конечно, либо умрет, либо станет калекой.

5 февраля

Сегодня в начале третьего беседовал с Евгенией Карловной Шах, инспектором медслужбы МВД (Петровка, 38). Е. К. - довольно сохранившаяся дама лет 50, красиво одетая и холеная. Встретила меня сдержанно.