Школа   ::   Козлов Владимир

Зачем вообще было ехать в Ленинград, чтобы сидеть в вонючем спортзале с толстожопой классной и базарить про всякую ерунду?

— Не волнуйтесь, Тамара Ивановна, мы далеко не пойдем, — говорит Коноплева. — Только здесь, во дворе школы.

Лариска смотрит на классную, кривится.

— Пусть бы сидели спокойно в спортзале, а то что-нибудь случится — нам потом отвечай.

— Не бойтесь, ничего не случится. Что мы, маленькие, что ли? — говорит Князева.

Классная машет рукой:

— Ну, смотрите… Только чтоб все было хорошо. И долго не задерживайтесь. Посидите немного — и спать.

Всей толпой выходим из спортзала, остаются только классная с Лариской. Может, еще Сухие остались бы — перебирать свои микросхемы, — но раз все идут, то и они тоже. Коноплева берет свой магнитофон «Весна» и кассеты.

Внизу студент что-то чертит. Я спрашиваю его:

— Слушай, ты не знаешь, где здесь магазин, чтоб взять пива?

— Сейчас выходите — и направо по этой улице.

— А во сколько закрывается?

— В девять.

— Значит, еще успеем. Ну что, пиво все будут?

Сухие и чмошные бабы кривятся, но я говорю:

— Слушайте, а зачем вы вообще сюда поехали? Одни, без родоков, — и сцыте пива выпить? Что, классная заметит? Ничего она вам не сделает, если и заметит. Давайте хоть по одной.

Идем в магазин, я беру себе две, Антонов — тоже, остальные — по одной. Потом — обратно к школе.

— Давайте устроим дискотеку, — предлагает Коноплева.

— Где, прямо здесь? — спрашивают бабы.

— Ну а где еще?

Врубаем магнитофон, ставим на площадке за школой, сами в круг — и погнали. Окна спортзала — на другую сторону, классная нас не видит. Танцуем под «Мираж», тянем пиво. Вот это я понимаю — Ленинград. Даже Сухие танцуют — чтоб не говорили, что два придурка, белые вороны, хоть они такие и есть. Одеты как попало, большинство баб — в спортивных костюмах, только Князева и Коноплева в юбках. А вообще — все это херня. Какая разница, кто во что одет?

После третьей темы садимся на скамейку покурить. Я раздаю свой «Космос» — тянут руки даже те бабы, что никогда не курят. Сигарета под пиво — самое то. Я допиваю первую, ставлю под скамейку и открываю вторую.

Шепчу Князевой:

— Пошли прогуляемся.

— Пошли.

— Мы ненадолго, — говорю я всем.

— А куда это вы? — спрашивает с подколкой Коноплева.

— Сказал — ненадолго.

Идем по школьному двору. В руках — по пиву и по сигарете. Смотрим друг на друга, лахаем. Я спрашиваю:

— Ну как тебе Ленинград?

— Классно. Не то что наша вонючая дырка. Ненавижу ее. Поеду поступать в Ленинград или в Москву. А ты?

— Не знаю. Дожить еще надо.

Я хохочу, она тоже.

В заборе — пролом, за ним — двор пятиэтажки. Мы пролазим и садимся на детские качели, катаемся. Я придвигаюсь к Князевой, обнимаю ее. Она говорит:

— Дай мне еще сигарету.

Я даю ей «космосину». Мы курим, пьем пиво и смотрим вверх, на звезды. Светятся окна пятиэтажки. Кто-то орет с балкона:

— Где тебя носит?! Сколько можно ждать?! Все давно налито!

Я допиваю пиво и швыряю бутылку в кусты.

— Что, пойдем или еще посидим?

— Пойдем.

Она спрыгивает с качелей.

В восьмом классе учителя постоянно вычитывали Князевой, что красилась и ходила с сережками. А она всегда с ними грызлась, — а почему нельзя, а кто это запретил? Тогда они еще сильнее до нее доколупывались, — тем более что отличница. Говорили — лучше бы ты про учебу больше думала.

А в школе тогда был радиоузел, и по нему перед Восьмым марта включили «Модерн токинг», третий альбом. А мы как раз сидели на русском, и русица сказала Антонову — стань на стул и выключи радио: учиться надо, а не музыку слушать. А Князева встала по-наглянке и ушла с урока: я, типа, хочу послушать.

Наши все еще танцуют под «Мираж». Мы с Князевой втискиваемся в круг.

Вдруг кто-то орет:

— Атас, классная.

Половина баб — с сигаретами, у всех еще по полбутылки пива.