Школа   ::   Козлов Владимир

Работяги все моются хозяйственным — нормальным масло и мазут не отмоешь.

* * *



Полдня я убиваю на всякую ерунду — оформляюсь, расписываюсь в бумагах, читаю инструкции, потом иду к инженеру по технике безопасности на инструктаж. Два часа жду под дверью, пока он ходит по цехам. Приходит почти перед обедом — маленький, лысый, очки на носу.

— Инструкции читал?

— Читал.

— Раз читал, значит, все знаешь. Иди, трудись.

Прихожу в инструментальный за полчаса до обеда. Мне дают старшего. Его фамилия Медведев, а кликуха, само собой, Медведь, хоть он на медведя и не похож ни грамма: худой, длинный, с вытянутой мордой, как у коня. Медведь показывает мне, где какой инструмент и объясняет:

— Главное правило такое: враг не дремлет. Оставил ключ или штангель на верстаке, не положил в ящик — сразу спиздят. А вот тебе и первое задание — сними по три миллиметра напильником с этих херовин, а то по размеру не подходят. Становись за тот верстак — это Игнатьича, он на бюллетене.

Зажимаю первую железяку в тиски, смотрю на часы: без пяти двенадцать, сейчас обед.

Жрать иду домой, как все работяги, кто живут рядом. От проходной к нашим пятиэтажкам прет целая толпа мужиков в замасленных робах. Ну его на хер — с утра до вечера на заводе, как они. Я вон полдня побыл, толком не работал еще — и то надоело.

Из всех мужиков выделяется Горилла. Здоровый, высокий — под два метра. Сын школьной библиотекарши Веры Аркадьевны. Морда — как у обезьяны. Только что шерсть не растет, а так — настоящая горилла: губы как сардельки, лоб — два сантиметра. Пацаны говорили — у него здоровущий конец, самый большой на всем Рабочем. Сантиметров, может, тридцать, и все бляди за ним бегают, чтобы протянул. А он протянет, а потом спрашивает: пойдешь за меня замуж? Бляди смеются и говорят, что насчет палку поставить — это мы всегда пожалуйста, а вот замуж — не, ты некрасивый.

Батьки дома нет — у итээровцев обед на час позже. Разогреваю вчерашний борщ, жру без охоты и прусь назад в цех.

У верстаков еще никого. Все мужики играют в домино в беседке около входа, молотят костяшками по столу, подкалывают друг друга. Подходит мастер — толстопузый мужик в синем халате.

— Все, обед кончился. Хватит хуйней страдать.

— Ну Петрович, дай кон доиграть, — говорит седой сморщенный дед. Я его видел в цеху — он работает на токарном станке.

— Какой еще кон? Вы его три часа будете доигрывать, а начальник увидит — мне ввалит по первое число.

Над верстаком Медведя прилеплена изолентой картинка из журнала: «Таврия», новый «Запорожец».

— Да вот, хочу себе «Таврию», — говорит Медведь. — Уже десять лет стою на очереди на заводе. Дают обычно «Запорожцы», а с того года начали давать «Таврии». Через год-два и моя очередь должна подойти. Деньги уже есть, лежат на книжке, все тип-топ.

— А ты давно здесь, на заводе?

— Скоро пятнадцать лет. Как с армии пришел, так сразу сюда. Сначала думал — так, перебьюсь, а там, может, что получше найду. А потом, ты знаешь, привык и понравилось даже, можно сказать. Уже и переходить никуда не тянет.

Я опять берусь за свои херовины. Каждые пять минут смотрю на часы — скорей бы домой.

Без десяти три подхожу к Медведю, говорю:

— Все, три часа. Мне только шесть часов можно работать.

— Что, домой? Ну, давай.

В четыре ко мне приходят Крюк и Йоган, приносят старые простыни и синюю гуашь — рисовать флаг. Мы сегодня идем на футбол. «Днепр-Могилев» — «Искра-Смоленск». Я раньше нормально рисовал, и они меня раскрутили, чтоб сделал флаг. Мы видели такие у фанатов на той игре: надпись «Днепр» и рисунок — типа, волны на реке.

Простыня разрезана криво, по бокам торчат нитки. Я раскладываю ее на полу и пишу карандашом «Днепр», потом рисую волну и закрашиваю все гуашью. Получается коряво.