Шла собака по роялю   ::   Токарева Виктория

---------------------------------------------

Виктория Токарева

Шла собака по роялю

* * *

Сидоров!

— Я?

— Ты, кто же ещё?

Сидоров медленно поднялся, на его лице остановилось недоумение и недоверчивое выражение.

— Иди к доске, — пригласил Евгений.

— Зачем?

— Отвечать урок.

— Так вы же меня вчера вызывали, поставили «удовлетворительно»…

Сидоров произнёс не «посредственно», а «удовлетворительно». Видимо, к своей тройке он относился с большой преданностью и уважением.

— Ну и что же, что вызывал, — строго сказал Евгений. — Меня и сегодня интересуют твои знания.

— А что здесь, кроме меня, никого больше нет, что ли?

— Поторгуйся ещё…

Сидоров отделился от своей парты и пошёл к доске, сильно сутулясь и кренясь на одну сторону.

Повернулся лицом к классу. Постоял, возведя глаза к потолку.

— Я слушаю, — красивым басом произнёс Евгений.

— "Узник". Пушкин. Нет… Пушкин. «Узник».

— Александр Сергеевич, — подсказал Евгений.

— Я знаю. — Сидоров отверг подсказку. — Александр Сергеич Пушкин. Стихотворение «Узник». Сижу за решёткой в сырой темнице…

— В темнице сырой, — поправил Евгений.

— Я так и говорю…

— Продолжай.

— Сижу за решёткой в темнице сырой. Вскормленный на воле орёл молодой.

— Вскормленный в неволе.

— Я так и говорю.

Евгений промолчал.

— Александр Сергеич Пушкин. Стихотворение «Узник». Сижу за решёткой в темнице сырой. Вскормленный, — Сидоров чуть споткнулся, соображая, где вскормленный, — в неволе орёл молодой. Мой грустный товарищ, махая крылом…

— Кто машет крылом?

— Товарищ.

— Какой товарищ?

— Ну, орёл…

— Правильно, — сказал Евгений. — Дальше.

— Вы все время перебиваете, я так не могу.

— Начни с начала.

— Александр Сергеич Пушкин. Стихотворение «Узник». Сижу за решёткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орёл молодой. Мой грустный товарищ, махая крылом…

Сидоров прочно замолчал.

— Ты выучил?

— Я учил.

— Выучил или нет? — спросил Евгений и в этот момент почувствовал, как его сильно стукнули по спине возле шеи.

Он повёл плечами и оглянулся.

…Не было ни класса, ни Сидорова.

Была комната с нежными сиреневато-розовыми обоями, мягкий, даже на глаз мягкий диван — такие стоят в гостиных у миллионеров. А посреди комнаты стояла Касьянова с сиреневой чёлкой, в сизых джинсах и в тельняшке.

— Ты где? — спросила Касьянова, её глаза цепко читали его лицо.

— На уроке, — сказал Евгений.

— Почему?

— Вчера Сидоров еле-еле двойку на тройку исправил. А сегодня я его опять спросил.

— Двойки, тройки… А я?

— И ты, — сказал Евгений, глядя в её тревожные глаза.

— Ты любишь меня?

— Да.

Евгений не мог представить себе, что Касья новой когда-то не было в его жизни или когда-нибудь не будет. Такое же чувство он испытывал к дочери: было невероятно, что шесть лет назад её не существовало в природе, и невероятно, что когда-нибудь, далеко после его жизни, окончится и её жизнь.

— Если ты любишь меня, тогда зачем мы каждый день расстаёмся?

— Но ведь мы каждый день встречаемся, — вывернулся Евгений, и она увидела, что он вывернулся.

Касьянова очень хорошо знала его лицо и душу и умела по лицу читать все движения его души, и ей невозможно было соврать. Такое постоянное соглядатайство было даже неудобно.

— Что ты хочешь? — спросил Евгений.

— Я хочу твою жизнь. В обмен на свою.

— Я сказал: со временем.

— Ты говоришь «со временем» только для того, чтобы ничего не решать сейчас.

— Не изводи меня. Я устал.

Евгений затрепетал веками и прикрыл глаза для того, чтобы уйти из-под прицела её зрачков.

Она увидела его раздражение и трусоватость, и к горлу, как тошнота, подступила безысходность.