Венера без лицензии   ::   Щербаненко Джорджо

Целые армии паяцев маршируют мимо тебя, их угадываешь по голосу, по запаху, по ногтю.

– Вы ведь медик?

Он только чуть помедлил с ответом, но в темноте и тишине пауза показалась бесконечной.

– Был им. Вас, наверно, уже уведомили.

– Да, разумеется. Но вы все равно им остаетесь. А я как раз нуждаюсь в услугах медика.

Теперь, прежде чем ответить, он сосчитал освещенные окна виллы: их было восемь, четыре на первом этаже, четыре – на втором.

– Я больше не практикую. Не имею права даже укол сделать... собственно, уколы-то мне прежде всего противопоказаны. Об этом вас, думаю, тоже уведомили.

– Меня обо всем уведомили, но это не имеет значения.

– Хм, довольно странно. Если вам нужен врач и вы прибегаете к услугам изгнанного из Ассоциации медиков, которому запрещено даже прописать аспирин, то это должно иметь какое-то значение.

– Нет, – с имперским великодушием отозвался император. В темноте он протянул ему пачку сигарет. – Курите?

– Но я три года просидел в тюрьме. – Он взял предложенную сигарету. – За убийство.

– Я знаю, – снова кивнул Аузери. – Но и это не имеет значения.

Что ж, по большому счету, наверно, ничего не имеет значения.

– Мой сын – алкоголик, – сказал Аузери, выпуская в темноте дым. – Сейчас он вон в той комнате на втором этаже – видите, крайнее окно? Это его комната, и я подозреваю, что он ухитрился припрятать там от меня бутылку виски и сейчас заправляется в ожидании знакомства с вами.

По тону его было понятно, что сын все же имеет для него значение.

– Ему двадцать два года. Вымахал под два метра и весит килограммов девяносто. До прошлого года он не доставлял мне особых хлопот, меня только удручала его тупость. Об университете и речи быть не могло, аттестат зрелости я ему добыл при помощи самого банального подкупа преподавателей. К тому же он очень замкнут – слова не выжмешь. Как говорится, ростом не мал, да умом не велик.

Казалось, этот голос с нотками горечи исходит из ниоткуда, просто из темноты.

– Но до недавних пор меня это не слишком огорчало. Иметь сына-гения, по-моему, сомнительное удовольствие. Когда ему исполнилось девятнадцать, я устроил его работать на «Монтекатини». Перепробовал все отделы, чтобы хоть чему-то научить. Ничему особо он не научился, но все же с грехом пополам работал. А в прошлом году стал пить. Поначалу ему как-то удавалось это скрывать: опаздывал на работу или вовсе прогуливал, но потом мне пришлось забрать его из «Монтекатини», потому что он проносил в контору бутылку... есть такие плоские бутылки, их в кармане не заметно. Вы меня слушаете?

О да, в тюрьме его научили и слушать: заключенные в камере любили рассказывать длинные, насквозь лживые истории о собственной невиновности и о женщинах, которые их сгубили. Каждый из них был Авелем и пал жертвой какого-нибудь Каина или Адамом, которого ввела в грех Ева. Но история инженера была не похожа на те: в ней чувствовалась настоящая боль, и он действительно слушал.

– Да-да, конечно.

– Мне придется долго объяснять, чтоб вы поняли, – заметил Аузери. – Голос в темноте не утратил властности, даже стал каким-то чеканным. – Он напивается три раза в день. К завтраку он уже совершенно пьян, ничего не ест и заваливается спать. Днем опять напивается и спит до обеда. За обедом ест, но снова накачивается виски и потом засыпает прямо в кресле. Это длится уже почти год...

Весьма тревожный симптом, если учесть, что парню всего двадцать два.

– Но вы, я думаю, пытались ему помешать? – Он еще не понял, в чем его задача, и вопросы задавал из вежливости. – Пробовали, к примеру, отлучить его от друзей, от компании, где он напивается?

– У моего сына нет друзей, – сказал Аузери. – Никогда не было, даже в начальной школе.