Собрание сочинений в десяти томах. Том 8   ::   Толстой Алексей Николаевич

Кто от смертного смрада сокроется?

Помоги нам, Пресветлая Троица!



Обры



Лихо людям в эту осень:

Лес гудит от зыков рога —

Идут Обры, [28] выше сосен,

Серый пепел – их дорога.

Дым лесной вползает к небу,

Жалят тело злые стрелы;

Страшен смирному Дулебу [29]

Синий глаз и волос белый.

Дети северного снега

На оленях едут, наги;

Не удержат их набега

Волчьи ямы и овраги.

И Дулеб кричит по-птичьи;

Жены, взнузданы на вожжи, [30]

Волокут повозки бычьи,

Зло смердят святые рощи.

Обры, кинув стан на Пселе,

Беленою трут колени; [31]

За кострами, на приколе

Воют черные олени.

Так прошли. С землей сравнялись… [32]

Море ль их укрыло рати?

Только в тех лесах остались

Рвы да брошенные гати.



Змеиный вал



Широко разлился синий Буг.

По берегу ограда. [33]

Кузнец кует железный плуг,

В саду гуляет лада.

«Кузнец, – кричит, – оставь ковать:

Волна о брег клокочет, —

То змей из моря вышел вспять,

Ласкать меня он хочет!..»

Кузнец хватил клещи в огонь,

На дверь надвинул болты.

А змей скакал, встряхая бронь

По брюху ржаво-желтый.

«Открой, кузнец!» – был скорый зык;

Сквозь дверь лизнуло жало;

Словил кузнец клещьми язык,

Каленными доала.

Завыл от боли змей и вдруг

Затих: «Пусти на волю».

Кузнец сказал: «Впрягайся в плуг,

Иди, ори по полю».

И змей пошел, и прах степной

С бразды поднялся тучей.

К закату змей истек слюной

И встал, хрипя, над кручей…

По ребрам бил его кузнец…

А окиан червленый

Гудел. И змей, согнув крестец,

Припал к воде соленой…

И пил, мутя волну с песком,

Раздулся выше гор он…

И лопнул… Падалью влеком,

На камне граял ворон.



Скоморохи



Из болот да лесов мы идем,

Озираемся, песни поем;

Нехорошие песни – бирючьи,

Будто осенью мокрые сучья

Раскачала и плачется ель,

В гололедицу свищет метель,

Воет пес на забытом кургане,

Да чернеется яма в бурьяне,

Будто сына зарезала мать…

Мы на свадьбу идем пировать:

Пированье – браги нет,

Целованье – бабы нет,

И без песни пиво – квас,

Принимай, хозяин, нас.

Хозяину, хозяюшке – слава! [34]

Невесте да молодцу – слава!

Всем бородам поклон да слава!

А нам, дуракам, у порога сидеть,

В бубенцы звенеть да песни петь,

Песни петь, на гуслях играть,

Под гуслярный звон весело плясать…

Разговаривай звончее, бубенцы!

Ходу, ходу, руки, ноги, – лопатцы…

Напоил, хозяин, допьяна вином,

Так покажь, где до рассвета отдохнем;

Да скажи-ка, где лежит твоя казна,

Чтоб ошибкою не взять ее со сна.

Да укажь-ка, где точило мы найдем, —

Поточить ножи булатные на нем;

Нож булатный скажет сказку веселей…

Наливай-ка брагу красную полней…

Скоморохи, скоморохи, удальцы!

Стоном-стонут скоморошьи бубенцы!



Суд



Как лежу, я, молодец, под Сарынь-горою, [35]

А ногами резвыми у Усы-реки…

Придавили груди мне крышкой гробовою,

Заковали рученьки в медные замки.

Каждой темной полночью приползают змеи,

Припадают к векам мне и сосут до дня…

А и землю-матушку я просить не смею —

Отогнать змеенышей и принять меня.

Лишь тогда, как исстари, от Москвы Престольной

До степного Яика грянет мой Ясак [36] —

Поднимусь я, старчище, вольный иль невольный,

И пойду по водам я – матерой казак.

Две змеи заклятые к векам присосутся, [37]

И за мной потянутся черной полосой…

По горам, над реками города займутся

И година лютая будет мне сестрой.

Пронесутся знаменья красными столпами;

По земле протянется огневая вервь;

И придут Алаписы с песьими главами, [38]

И в полях младенчики поползут, как червь.

Задымятся кровию все леса и реки;

На проклятых торжищах сотворится блуд…

Мне тогда змееныши приподнимут веки…

И узнают Разина. И настанет суд.



Москва



Наползают медные тучи,

А из них вороны грают.

Отворяются в стене ворота.