Спящие красавицы   ::   Кавабата Ясунари

Он, очевидно, считал, что и Эгути уже достиг возраста старческой слабости. Женщина, встретившая Эгути, вероятно, привыкла иметь дело только с такими стариками, и потому отнеслась к нему без какого-либо сочувствия, и не стала ничего выспрашивать. Однако старый Эгути еще не стал тем, на кого, по выражению женщины, «можно положиться», а был еще кое на что способен. Это зависело от его собственного настроения, от обстановки и от партнерши. Но он чувствовал, что неизбежная немощь старости подступает вплотную и плачевное состояние завсегдатаев этого дома – его завтрашний день. И верный признак того – его приход сюда. Поэтому Эгути и не собирался нарушать грустных запретов, налагаемых на престарелых посетителей этого дома. А раз не собирался, то и не станет нарушать. Дом этот можно назвать тайным клубом, но членов клуба, стариков, по-видимому, не так много; Эгути же пришел сюда вовсе не за тем, чтобы разоблачать грехи клуба или разрушать его обычаи. Да и любопытство не было особенно сильным, что также является признаком старческой бесчувственности. И хотя Эгути вспоминались слова женщины: «Некоторые наши гости говорят, что видят здесь приятные сны, а другие,– что вспоминают молодые годы»,– на лице его не было даже горькой усмешки, когда он поднялся, опираясь одной рукой о стол, и открыл дверь в соседнюю комнату.

– О! – вырвалось у Эгути при виде штор из алого бархата. Тусклое освещение придавало глубину их окраске, словно рассеялся перед шторами тонкий слой света, и Эгути подумалось, что он вступил в призрачное царство. Шторы закрывали все четыре стены комнаты. Дверь, в которую вошел Эгути, тоже была закрыта шторой, только край ее был отдернут. Повернув ключ в двери и задергивая штору, Эгути увидел спящую девушку. Она не выглядела спящей, но дыхание ее было ровным и глубоким. У Эгути захватило дух от неожиданной красоты девушки. Неожиданной была не только ее красота, но и молодость. Она спала на левом боку, тела ее видно не было, только лицо. Ей было лет двадцать, не больше. В груди Эгути как будто забилось еще одно сердце.

Правая ладонь девушки покоилась на подушке, а левая, скрытая одеялом, была, очевидно, вытянута в сторону; из пальцев правой руки только большой наполовину спрятался под щекой, остальные же, лежавшие на подушке вдоль щеки, мягкие и нежные от сна, были слегка загнуты внутрь, но не настолько, чтобы совсем исчезли хорошенькие ямочки у основания пальцев. Теплая розоватость постепенно сгущалась к кончикам пальцев. Рука была белая и гладкая.

– Спишь? Не проснешься? – спросил старый Эгути как будто для того, чтобы дотронуться до этой руки; взял ее в свою и слегка встряхнул. Он знал, что девушка не проснется. Не выпуская руки, он вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, что она собой представляет в жизни. Брови ее не были накрашены, сомкнутые ресницы, густые и длинные. Волосы приятно пахли.

Некоторое время спустя до него донесся шум прибоя, на этот раз очень громкий; девушка очаровала его. Набравшись решимости, он разделся, Только сейчас он заметил, что свет в комнате падает сверху, и, подняв глаза, увидел, что его дают электрические светильники в двух оконцах на потолке, затянутых японской бумагой. Быть может, алый бархат так выразителен благодаря этой подсветке, а кожа девушки кажется прекрасной, как мечта, оттого, что ее окрашивает своим цветом бархат,– внешне спокойно размышлял Эгути, но покоя в его душе не было. Нет, вряд ли тут дело в шторах,– скорее всего, у нее действительно такой цвет лица. Когда глаза Эгути привыкли к освещению в комнате, оказалось, что для него, обычно спавшего в темноте, этот свет слишком ярок, но выключателя в комнате не было видно. Он обратил внимание, что одеяло на постели хорошее, пуховое.