Святая Эвита   ::   Мартинес Томас Элой

То, что я хотел сказать, уже сказано в романе. Он вышел четыре года назад [137] .

— Мы его читали, — не унимался голос. — У вас там вкралось много ошибок. Только мы одни знаем, что произошло.

В трубке слышались посторонние звуки: невнятные разговоры, звяканье стекла и стук посуды. Похоже, то были ночные шумы ресторана.

— Кто говорит? — спросил я.

— Мы будем ждать вас до часу в кафе «Табак» на углу авениды Либертадор и улицы Коронель-Диас. Речь идет о трупе, поняли? Мы им занимались.

— Каком трупе?

В ту пору Эвита была для меня историческим, бессмертным персонажем. О том, что Она была трупом, мне в голову не приходило. Разумеется, я знал о перипетиях исчезновения ее тела и возвращения его вдовцу в Мадриде, но они уже ушли из моей памяти.

— Что за вопрос! О трупе Эвы Перон.

— Кто говорит? — опять спросил я.

— Один полковник, — сказал голос. — Из Службы военной разведки.

При упоминании этой организации все гиены прошлого вонзили в меня свои клыки. Всего шесть лет прошло, как военные лишились власти в Аргентине, оставив кровавый след жестоких убийств. Они имели обыкновение звонить среди ночи по телефону, чтобы проверить, дома ли жертвы, и через пять минут врывались в дом, грабили имущество во имя Бога и пытали во имя отечества. Вы могли быть не повинны ни в одном преступлении, кроме преступных мыслей, и этого было довольно, чтобы каждую ночь ждать, когда постучатся в дверь всадники апокалипсиса.

— Я не приду, — сказал я. — Я вас не знаю. Мне незачем приходить.

Их время прошло. Но и теперь были возможны подобные выходки.

— Как хотите. Мы уже несколько месяцев обсуждаем это дело. Сегодня вечером мы решили рассказать вам всю историю до конца.

— Расскажите по телефону.

— Она очень длинная, — упорствовал голос. — Это история двадцати лет.

— Тогда позвоните завтра. Вы представляете себе, который час?

— Завтра не получится. Только сегодня ночью. Вы, верно, не поняли, о чем речь. Эва Перон. Вообразите. Труп. Один из президентов республики мне сказал: «Этот труп — все мы. Вся страна».

— Наверно, он был сумасшедший.

— Если бы вы знали, о каком президенте я говорю, вы бы так не сказали.

— Завтра, — повторил я. — Самое лучшее, завтра.

— В таком случае вы ничего не узнаете, — сказал он.

Я почувствовал, что теперь уже он готов повесить трубку. Я всю жизнь занимался тем, что боролся против тех сил, которые запрещают или калечат истинные истории, и против их сообщников, которые истории искажают или позволяют им пропасть. Позволить, чтобы подобная история прошла мимо меня, было бы актом величайшего предательства моей совести.

— Ладно, — сказал я. — Ждите меня. Я буду меньше чем через час.

Едва я повесил трубку, как тут же раскаялся. Я почувствовал себя голым, безоружным, уязвимым, как в ночь перед изгнанием. Мне стало страшно, но само унижение страха дало мне свободу. Я подумал, что, если мне страшно, значит, я признаю, что палачи непобедимы. Они не непобедимы, сказал я себе. Их победили \ молчаливое солнце \ красота безгневная \ побежденных. Я посмотрел на город сквозь жалюзи. Сыпались мелкие иголочки инея. Я надел непромокаемый плащ и вышел.

Одно из преимуществ кафе «Табак» заключается в том, что за столиками возле окон там возникают таинственные беззвучные оазисы. Умопомрачительный шум у стойки и в проходах почтительно стихает на границе с этими привилегированными столиками, где можно разговаривать, и люди за соседними столиками вас не услышат. Возможно, поэтому соседние столики никто не занимает. Когда я пришел, эта полоса молчания горделиво оттеняла бессонную суету кафе. В Буэнос-Айресе многие пробуждаются после долгих сиест только к полуночи и выходят в эти часы в поисках жизни.