Таверна трех обезьян (Рассказы)   ::   Бас Хуан

Игра со смертью стоила жизни единственной женщине, которую я любил, и мне некого было винить, кроме самого себя. Ни при каком раскладе я не желал снова ставить на кон ни свою жизнь, ни чужую.

Я вернулся в Эдинбург и безвыездно прожил там два года, занявшись сочинением претенциозных мемуаров - в двадцать девять лет! - книги, которую я, вероятно, никогда не опубликую. За два года я ни разу не сел за покерный стол в "Последней капле".

К середине 1960 года я постепенно начал приходить в себя: память о Мариане и чувство вины уже не причиняли нестерпимой боли - я и представить не мог, что мне суждено расплачиваться вечно, хотя даже в этом я теперь не уверен. Однако я не изменял своему решению отказаться от рискованных игр.

Мне захотелось спокойно пожить некоторое время в Бильбао, который я не видал с тех пор, как родители покинули Испанию в бурном 1936-м. У меня сохранились лишь смутные воспоминания о родном городе.

Я поселился в отеле "Торронтеги" в районе Эль-Ареналь, рядом со старым центром города, где находился мой прежний дом. Я побывал на маленькой площади Сантьяго: одноэтажный особняк с просторной террасой стоял на своем месте напротив готического собора; мне сообщили, что теперь его занимают иезуиты, студенты Христианского университета. Я сходил и на соседнюю улицу Ла Рибера, где моя мать торговала рыбой на рынке...

Все это не нашло отклика в моей душе, а заинтересовало и того меньше. Город, не лишенный своеобразия, но провинциальный, грязный и серый, жил в сладостном предвкушении изобилия с появлением телевизоров и личных автомобилей, скудных плодов индустриального развития и экономических полумер франкистского режима, с которым уже прочно свыклись. Бильбао имел весьма туманное отношение к моему прошлому. По прошествии всего четырех дней я решил уехать. Начиналось лето; пара недель в Каннах, пляжи и казино наверняка довершили бы мое выздоровление. В Испании, помимо прочего, азартные игры были запрещены, а моя страсть картежника пробуждалась вновь.

Вечером накануне отъезда, после великолепного ужина в отеле, мне взбрело в голову побродить по той части города, которая пользовалась определенной репутацией- по улице Лас Кортес, или "Ла Паланке" - попросту говоря, улице красных фонарей.

Еще не пробило одиннадцати, но широкая улица, где теснилось множество баров и мелких кабаре, выглядела сравнительно безлюдной. Был будний день, а по-настоящему жизнь здесь начинала кипеть только по субботам и воскресеньям, когда к городским завсегдатаям публичных домов присоединялись сельские, приезжавшие из окрестных деревень, каждый с пачкой денег, перевязанной аптечной резинкой, в кармане брюк.

Я зашел в заведение под названием "Черный кот", рекомендованное местными знатоками. Немногочисленные клиенты болтали с девушками, потягивая анисовку, дешевый коньяк или убойный коктейль, сочиненный из обоих напитков и именуемый "светом и тенью", а кое-кто пил "Куантро". Вообще-то, когда обстановка располагает, я предпочитаю виски, но это был не тот случай.

Хорошенькая андалузка попросила угостить ее пивом, что я и сделал. Мы поболтали минутку, и она сообщила мне о скудных достопримечательностях района. Девочка, хотя и неотесанная, была тем не менее довольно смазливой, но она не возбуждала меня, и я не стал тратить на нее время.

Я покинул заведение и решил вернуться в отель пешком. Мне следовало спуститься к реке по соседней улице Сан-Франсиско, пересечь мост Сан-Антон и идти вдоль излучины по Ла Рибере до аллеи Эль-Ареналь. Поэтому я свернул на Кантеру, переулочек, соединявший "Ла Паланку" с Сан-Франсиско.

Примерно посередине улочки притулился кабачок; минуя его, я услышал мелодию, которую кто-то очень неплохо играл на фортепьяно, и задержал шаг.