Тени   ::   Короленко Владимир Галактионович

Скажи, добрый человек, куда клонится твоя нетвердая мысль?

- Я хотел сказать, что, по своей доброте, я все-таки тебя жалею. Месяц назад я и сам немало кричал в собрании, но поистине никто из нас, кричавших, не желал для тебя такой крупной неприятности. Теперь тем более, поверь, мне жаль тебя, несчастный философ!..

- Благодарю тебя. Однако, товарищ, скажи: в глазах твоих светло?

- О нет, передо мной такая тьма, что я спрашиваю себя: не это ли туманные области Орка? {Прим. стр. 338}

- Значит, для тебя путь этот так же темен, как и для меня.

- Это верно.

- Если не ошибаюсь, ты даже держишься за полу моего плаща?

- И это правда.

- Но тогда мы оба в одинаковом положении... Ты видишь, предки не спешат насладиться рассказом о твоем похоронном, торжестве, а боги, за которых ты на меня так сердился, думают о тебе так же мало, как и обо мне. Где же разница между нами, мой добрый товарищ?

- Но, Сократ, неужели боги помрачили твой рассудок настолько, что тебе не ясна эта разница?

- Друг, если тебе твое положение яснее, тогда дай мне руку и веди меня, ибо, клянусь собакой [Обычная клятва Сократа], ты предоставляешь именно мне идти вперед в этой тьме...

- Оставь шутки, Сократ! Оставь твои шутки и не равняй себя (потому что ведь ты безбожник) с человеком, умершим на своей собственной постели...

- А, кажется, я начинаю понимать тебя... Скажи мне, однако, Елпидий: надеешься ли ты, что будешь пользоваться твоею постелью еще когда-либо?

- Увы! не думаю.

- И было такое время, когда ты не спал на ней?

- Было... до того самого дня, когда я купил ее у Агезилая за половинную цену. Вот видишь ли... Этот Агезилай, хоть и порядочный мошенник...

- Оставим! Агезилая. Быть может, он торгует ее теперь у твоей вдовы за четверть цены. Не прав ли я, однако, когда говорю, что эта постель находилась лишь во временном твоем владении?

- Согласен.

- Но ведь и та постель, на которой я умер, тоже находилась в моем временном владении. Ее дал мне на время добрый Протис, тюремный сторож.

- А! если б я знал, к чему ты склоняешь речь, я не стал бы отвечать на твои коварные вопросы. Ну, слыхано ли, о Геракл, подобное нечестие: он равняет себя со мною! Но ведь я мог бы уничтожить тебя, если на то пошло, двумя словами...

- Произноси их, Елпидий, произноси без страха. Едва ли можно уничтожить меня словами больше, чем это сделала цикута...

- Ну вот! Это-то я и хотел сказать. Несчастный, ты умер по приговору суда, от цикуты!

- Друг! Я это знал с самого дня смерти и даже значительно ранее. А ты, о счастливый Елпидий, скажи мне, отчего ты умер?

- О, я совсем другое дело! У меня, видишь ли, сделалась водянка в животе. Был позван дорогой врач из Коринфа, который взялся вылечить меня за две мины и половину получил в задаток... Боюсь, что, по неопытности в этих делах, Ларисса, пожалуй, отдаст ему и другую половину...

- Судя по тому, что я вижу, врач из Коринфа не сдержал своего обещания?

- Это правда.

- И ты умер именно от водянки?

- Ах, Сократ, поверишь ли: она принималась душить меня три раза, пока не залила, наконец, огонь моей жизни!..

- Скажи же мне: смерть от водянки доставила тебе большое наслаждение?

- О, злой Сократ, не смейся надо мной! Говорю же тебе: она принималась душить меня три раза... Я кричал, как бык под ножом мясника, и молил Парку {Прим. стр. 340} поскорее перерезать нить, связывающую меня с жизнью...

- Это меня не удивляет. Но тогда, добрый Елпидий, откуда ты заключаешь, что водянка сделала свое дело лучше, чем цикута, которая покончила со мной в один раз?

- Вижу, что опять попался в твою западню, лукавый нечестивец! Не стану больше гневить богов, разговаривая с тобою, нарушителем священных обычаев.

И оба замолчали, и было тихо.